торговая война. Рынки просели. Юрий бушевал из-за того, что помощники не выполнили его приказ и не продали вчера какие-то акции. Наконец, исчерпав всю желчь, он прервал разговор, с силой ткнув в кнопку телефона. – Пятьсот тысяч. Можешь попрощаться со своей галереей.
Он обиженно и сердито покосился на жену. При слове “галерея” она наконец-таки повернулась к нему. Вот и славно, подумал он. Для того и сказал. На какие только ухищрения он не пускался, чтобы привлечь Машино внимание! А она даже не соизволит поддержать его, когда он борется за их будущее, за их общее благополучие. Ее интересует только искусство – она коллекционирует картины, устраивает выставки и общается с людьми, рядом с которыми чувствует себя умной потому, что знает слово “постимпрессионизм”. А еще ей нравится, что ее боготворят. Что ж, он боготворил Машу с той самой минуты, как увидел ее, семнадцатилетнюю, в куцей маечке и грязных джинсах: тогда она и правда была богиней. Он уже устал ей поклоняться. Да и если бы он был ее единственным поклонником!
– Кстати, Максим умер, – произнес он заготовленную фразу
– А?
Он заметил, как застыло ее лицо.
– Сегодня утром. Вероятно, сердечный приступ. Он тебе нравился, да?
Маша на миг лишилась дара речи, но быстро оправилась и выдавила еле слышно:
– Пожалуй.
– Он ведь учил тебя играть на фортепиано. Столько уроков дал! Сыграй мне как-нибудь, что успела выучить.
Он заметил, что она смотрит на него с возмущением. Словно он сказал какую-то дикость. Она часто смотрела на него вот так, молча, со своего заоблачного пьедестала. Ему же хотелось одного: чтобы она наконец спустилась с небес, попыталась его понять. Чтобы ей, в конце концов, стало стыдно, и она, нежная и покорная, пришла к нему, обняла его. Как она не догадывается? Это она во всем виновата. Так почему же стыдно всегда ему? Голова по-прежнему гудела. Почему она допустила, чтобы он перепил? Неужели не знала, что будет потом?
Она вынула наушники из ушей. Молчание окутало салон, точно погребальная пелена. Наконец Маша пробормотала:
– Дома я обязательно тебе поиграю. – В неземных ее глазах блеснули слезы, но она удержалась и не расплакалась.
Ледяная баба, подумал он. Ну ничего, однажды он растопит этот лед.
Как королева ни пыталась, она не сумела отвлечься от мыслей о бедном заблудшем юноше. Весь день обсуждала с управляющим предстоящие скачки в Аскоте. А потом, когда посетителей благополучно выпроводили из замка, направилась в парадный зал осмотреть гобелен, которому требовалась небольшая реставрация, но тут подошел швейцар и сообщил, что сэр Саймон срочно хочет ее видеть.
– Он не сказал зачем?
Швейцар нажал на кнопку рации.
– Он просил передать, мэм, что обнаружились новые обстоятельства, – бесстрастно произнес он.
Похвальное безразличие. Меньше всего ей нужны слуги, которые подмигивают и кивают, передавая известия. Такие у нее не задерживаются.
Королева вздохнула, развернулась и направилась обратно в кабинет.