персоналом, но взамен потребовал, чтобы доктор уже сегодня выдал ему это устройство и обеспечил его табаком, так как курить очень уж хочется.
Доктор сказал, что прибор выдаст ему завтра, а на счёт курева будет сложнее, ведь курить в палате нельзя. Хотя-я…
– Вы же у нас трубку курить любили? – спросил он.
– Почему любил, и сейчас люблю. Табак только Герцеговина Флор.
– Ага…где ж я вам Герцеговины надыбаю. Знаете что? Табак пожалуй будет не хуже, зато трубка у вас будет модная, таких в ваше время уж точно не было.
Я сразу понял, что доктор имеет ввиду электронную сигарету.
Подкупленный тем, что скоро получит заветные игрушки, Вождь совсем раздобрел. Теперь он с удовольствием пил остывший овсяный кофе , хрустел деревянной булочкой и вёл задушевную беседу с бородатым.
Я наблюдал за ними, сидя на своей кровати. Это походило на встречу двух друзей, один из которых только что вышел из запоя и теперь находился в состоянии белой горячки. Вождь смотрел на доктора дикими глазами и, один за одним, задавал ему такие вопросы, которые постеснялся бы спрашивать первоклассник. Вопросы касались общего мироустройства, а так же государства в котором мы находимся, его геополитическое положение, существующий строй и прочие глупости. Из смутных объяснений доктора, Вождь почти ничего не вынес и только пожимал плечами.
– Ты мне объясни, что это такое? Социализм, капитализм или что?
Доктор, по-видимому, и сам не знал ответа на этот вопрос, поэтому решил увильнуть в другую тему, спросив Вождя, помнит ли тот что-нибудь из детства.
Тот отвечал, что как раз таки детство помнит лучше, чем другие жизненные этапы. Он как сейчас видит булыжную отмостку возле дома, облупленные грязно серые стены семинарского класса, вырезанную на парте перочинным ножиком надпись «Ося», отвратительный запах чачи, исходящий от бороды отца, красные руки матери полоскающие бельё в ведре с мыльным кипятком и сам запах этого варёного хозяйственного мыла. Он видит себя худого и чахоточного пацана в мутное зеркало, висящее в узком коридоре прихожки, видит сто раз перештопанную зелёную рубаху, которую носит пять лет подряд и никак не может из неё вырасти. Он вообще много чего видит…
Я прихлёбывал свой говно-кофе, не сводя глаз с собеседников, а в голове назойливой мухой крутился вопрос «И всё-таки, как они это сделали?». Как можно перебросить человека через целую эпоху, и засунуть его сущность в чужое тело?
Понятно, что всё, что я рассказывал Вождю прошлой ночью – полная, не имеющая отношения к реальности, чушь. Реальность намного сложнее и лежит в научных неведомых мне плоскостях. Реальность ведома только Куратору, который сидит от меня в трёх метрах и мило беседует с Вождём. Эх… знал бы Вождь, кто на самом деле находится перед ним. Это не занюханный медик и даже не какая-то учёная крыса. Того и другого понемногу есть в его флаконе. Но основной ингредиент этого букета известен далеко немногим. Этот муж настолько же велик и значим, как в эпоху Иосифа человек