раз в месяц она, улегшись в постель и глядя в потолок, вдруг говорила противным школьным голосом, ехидным и требовательным: «Ну и где у нас тут мужчина?» И минут через пять шипела: «Все, хватит, кому сказано!»
Конечно, любой нормальный человек развелся бы тут же. Лучше любые алименты, лучше снова жить с мамой-папой, чем такой ад. Но все-таки он к ней сильно привык за четыре года. Главное же – Коленька, сын, такой милый, такой спокойный и ласковый мальчик. Но еще главнее само слово – «сын».
Когда сын родился, Леня чуть с ума не сошел. Все утро торчал под окнами роддома. Вечером взял три бутылки и поехал к ребятам. Напился и повторял:
«У меня есть сын! Главное – у меня есть сын!» Смутно-прекрасные мысли. Он впервые чувствовал себя взрослым, важным, сам себя зауважал – у него есть сын!
«Ура, Легран! – говорили ребята. – Наш Легран теперь папаша!»
Легран – это было институтское прозвище. Иняз, переводческий факультет. Их было четыре лучших друга. Леня Гранильщиков, то есть Легран. Сережа Замковецкий – Сезам. Дима Домоседов – Дымдым. Гриша Гуревич – Григур. Шесть лет прошло после выпуска. Дымдым успел отслужить в Африке и помереть от тропической заразы. Григур откочевал на историческую. Легран покоя ради стал «эркаистом» – преподавал РКИ, русский как иностранный. Сезам работал переводчиком в «Станкоимпорте».
Сезам год назад развелся и пока что жил один в шикарном месте, в переулке на Кропоткинской, в полувыселенном старом доме, в бывшей коммуналке, ожидая, когда дом снесут и ему дадут квартиру. Андропов еще сидел в Кремле – вернее, лежал в Кунцеве; так что по всем советским законам Сезаму полагалась жилплощадь – и ему, кстати, дали! Отдельную однокомнатную, в неплохом месте, но это потом, и вообще рассказ совсем про другое.
Пока же Сезам занимал свою прежнюю комнату и еще четыре пустых, откуда съехали соседи. В одну поставил журнальный столик и старые соседские кресла – это у него была гостиная. В другой была этажерка с книгами и пепельница на полу: библиотека и курительная. В третью он стащил брошенные бывшими жильцами фикусы и бегонии: зимний сад. А в самую большую положил циновку и гантели: спортзал. Старый семиэтажный дом был уже почти пустой, на лестницах не горел свет. «Страшно?» – спрашивали приятели. «Нормалевич! – хохотал Сезам. – Живу один в пятикомнатной квартире сто двадцать метров и ни в чем себе не отказываю! Нормалявичус!»
У него была дурацкая привычка – говорить «нормально» в виде фамилий разных народов. Нормальян, Нормалидзе, Нормальзон и так далее.
Легран на прошлой неделе приезжал в Москву – надо было купить лекарства тестю, здоровенный список. Решил позвонить Сезаму: не виделись уже полгода. Встретились на улице. Покурили, обменялись анекдотами, поржали. Потом Легран стал подробно жаловаться на тоску своей дачной и вообще личной жизни. Сезам усмехнулся и долго смотрел куда-то вбок.
– Ты чего? – Легран легонько потыкал его кулаком в плечо.
– Я не просто молчу, я думаю, – ответил Сезам; помолчал еще полминуты, потом