отмечу лишь некоторые из социальных и социокультурных последствий рекордной русской рождаемости. Во-первых, резкое обострение земельного голода в Европейской России. Переселение в Сибирь и на другие свободные земли не смогло решить этой проблемы, вызывавшей растущее социальное напряжение. Во-вторых, аграрное перенаселение, совпавшее со стремительным развитием железнодорожной сети в России, резко интенсифицировало миграционные процессы, создав новую ситуацию в селе и городе. Ее новизна, в частности, состояла в формировании больших групп городских и сельских маргиналов, накоплении модернизационных стрессов и психотизации общественной ситуации. В-третьих, значительный рост доли молодежи в стране в любом случае должен был иметь серьезное дестабилизирующее воздействие, ведь молодость, как известно, – состояние психической и социальной неустойчивости. Между тем в конце XIX – начале XX в. приблизительно половину населения европейской части России составляли люди в возрасте до 20 лет. Для будущей революции горючего материала было в избытке.
Пережитое Россией фактическое удвоение населения в течение 75 лет было грузом, способным переломить хребет любой государственной системе»40.
Здесь все отмечено настолько верно и вывод настолько бесспорен, что остается только удивляться, почему Соловей не углубился в исследование этой действительно фундаментальной зависимости. И зачем ему, при таком верном понимании причин и следствий, понадобилось вдруг создание экзотической теории о нерусской элите русской нации. Для меня тут загадка.
Мало того. Порою у Соловья можно обнаружить идеи, вступающие в противоречие с основной концепцией. Например, он совершенно верно, на мой взгляд, отмечает, что между государством и народом «наряду с институциональными и культурными скрепами имелись еще и глубинные ментальные связи – не столь заметные, зато очень действенные, обнаруживающие себя в духе национальной истории».
Автор абсолютно правильно указывает на важнейшее для нашей темы обстоятельство: «Если не может устоять дом, разделившийся в себе самом, то каким образом в ситуации вечного противостояния власти и народа была создана огромная и довольно эффективная империя, а Россия стала успешной (в рамках Большого времени) страной? Эти исторические достижения нельзя объяснить давлением власти на народ, ведь русский народ был отнюдь не по-христиански смирен, безропотен и покорен власти, а, наоборот – язычески буен, своенравен и мятежен. И все же Россия, природа и история которой в избытке предоставляли возможности для сепаратизма, никогда не сталкивалась с массовым, низовым великорусским сепаратизмом.
Вновь и вновь я подчеркиваю существование бессознательной этнической связи русских, объединявшей их поверх социальных и культурных различий, и обнаруживающейся в целом ряде основополагающих явлений отечественной истории»41.
Замечательно