и он почти уронил коробку на стол.
– Так-так, теперь ясно, почему Машка ни разу не дернулась, когда я в нее спускал… и резинку надеть ни разу сама не предложила… и с кем это у нее такая бурная и регулярная половая жизнь, позвольте узнать? – обратился он к Прошке, словно она могла дать свидетельские показания по этому вопросу. А ведь наверняка и могла бы, если у Машки с Андреем все-таки хоть разок, но было… а если не разок, а много-много раз?..
– Блядь!.. – иначе с чего Дрону вообще вздумалось мечтать о свадьбе? Он вечно влюблялся без взаимности, но по сути был таким же закоренелым холостяком, как Павел или Минаев – да еще, бывало, поговаривал, что хочет бросить театр, как греховное занятие, и поехать трудником в монастырь… и вдруг, сияя от счастья, как начищенный самовар, и валяясь головой на Машкиных коленях, сообщает, что «они поженятся!» Допустим, это он и вправду придумал, неправильно понял, и Машка на нем жениться не собиралась… но спать вместе они могли. Да, могли…
При этой мысли у Павла снова застучало в висках.
«Я люблю только тебя», – призналась ему Машка, и он поверил, но в то же время она не сказала, что у нее никого больше нет… Уж кому, как не Бердянскому, было отлично известно, что «основного» любовника можно превосходно совмещать с запасными вариантами…
Павел застонал и, вцепившись обеими руками в волосы, немилосердно дернул… от резкой боли у него выступили слезы, и возник вопрос: а какое ему, собственно, дело до Машкиных любовников, прошлых и настоящих?
Им было чертовски хорошо в постели, они даже поговорили о любви, и вроде как они теперь вместе – но… разве Машка что-то рассказала ему о себе, о своем прошлом и настоящем, разве что-то обещала ему, и самое главное, разве он ждал заверений и обещаний? А выходит, ждал!
«Тааак, Паша, Паша, что это с тобой? Что ты паранойю гоняешь на пустом месте опять? Может, это не ее таблетки вовсе?»
«Ага, в ее холодильнике и не ее таблетки? Ну-ну…»
«Или она их вовсе не по этому поводу употребляет? Вон сколько там всего понаписано про них!»
«Тогда тем более странно, что она так спокойно без резинки со мной трахалась… А вдруг у меня СПИД, сифилис или там, триппер?»
«А вдруг этот весь букетик – у нее? Ты-то почему сам не подумал об элементарной защите? Неужели так ей доверяешь? Или хочешь, чтобы она залетела, а потом тебя в ЗАГС потянула на законных основаниях? Или что?» – внутри звучал целый хор голосов, смутно похожих на голоса родственников, обеспокоенных внезапной заботой Павла о вопросе, никогда раньше его не волновавшем…
«Ааа… да ты попросту ревнуешь… ревнуешь ее, как всякий влюбленный идиот!»
«Я – ревную? Я – влюбленный идиот?…»
– Хмм… – удивленный сверх меры этим внезапным открытием, Бердянский даже про голод позабыл, и так и сидел посреди полутемной кухни, с куском сухого хлеба в одной руке и ножом – в другой…
Неожиданно