что мужчина наконец поймет, что она не настроена ни на какое общение, даже на тему поэзии и свечей.
«Космополитен» сегодня превосходил все ожидания. Он был лучше любимого игристого, ароматнее утреннего ромашкового чая, терпче горячего имбирного напитка, а эта оливка… ее даже не с чем было сравнить. Линда пыталась больше ни о чем не думать, играла музыка, но сегодня ей не хотелось танцевать. Ей было идеально комфортно в красивом платье на высоком барном стуле.
Она разглядывала коктейли, расставленные на стойке и ожидающие своих заказчиков, яркие бутылки с алкоголем, блестящие рюмки и фужеры, людей, толпящихся вокруг стойки и столиков, ловила взгляды, отсекала взгляды, улыбалась, глядя на двигающуюся в такт музыке толпу, официантов, охранников…
О чем писал Пастернак? Линда закрыла глаза и даже вздрогнула, пытаясь припомнить хоть что-то из школьной программы.
В памяти всплывали отрывки из «Войны и мир», о чем-то разглагольствовал нигилист Базаров из Тургеневского романа «Отцы и дети», по-прежнему тревожило душу письмо Татьяны Лариной к Онегину, и Аннушка уже совершенно точно купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже уже его разлила. Многих героев Линда пролистнула в своей памяти, но никакого доктора Живаго припомнить не могла.
– Черт! – сказала она, обращаясь к сидевшему рядом мужчине. – Кажется, ваш Пастернак собирается испортить мне потрясающий вечер!
– Пастернак вряд ли, он давно мертв, а вот я все еще могу вам подпортить пару-тройку часов этого вечера, – ответил мужчина.
Кажется, Борис. Мужчина – Борис, Пастернак – Борис, в голове у Линды окончательно перемешались все отцы, дети и Наташа Ростова.
– Вы реально читаете за барной стойкой? – спросила Линда. – Реально Пастернака?
– Сегодня – да, это реально Пастернак. В прошлую субботу это был Герман Гессе с его эксцентричной «Игрой в бисер», а начало мая я проводил с Александром Беляевым и его «Человеком-амфибией».
– Никогда не любила двух последних.
Борис громко засмеялся.
– Двух последних… – повторил он, смеясь. – Я не любил ни двух последних, ни двух самых первых, ни сотни тех, что были где-то в середине. Я ненавидел читать со школы. Учительница по литературе говорила, что я самый безнадежный из всех, кого она встречала.
– И что же случилось? Озарение, вдохновение после прочтения, или вы до сих пор отвечаете урок ненавистной Марь Ванне?
Борис закрыл книгу, заложив место чтения красивой закладкой с изображением девушки с корзинкой полной книг.
– Вдохновение пришло, постояло и ушло, как говорится, – сказал Борис, – а Алевтине Эдмундовне я теперь очень благодарен. За уроки, которые я искренне не понимал, но всегда хотел понять. Понадобилось несколько лет, чтобы убедиться, что где, если не в книгах, можно найти ответ на любой вопрос.
– И много вопросов освятили вам книги? – спросила Линда, поняв, что у «Космополитена»