уверяя в своей преданности и готовности ехать со мной хоть на край света. Он продолжал преследовать баркас так быстро, что при полном штиле настичь баркас ему не было раз плюнуть. Оценив ситуацию, я кинулся в каюту, схватил хозяйское охотничье ружьё и взял пловца на мушку, покривая:
«Послушай! -закричал ему я, – Я пристрелю тебя, если ты не прекратишь упорствовать и не отстанешь! Отвали подобру-поздорову – будешь жив и здоров! Не мне учить тебя плавать, сам доберёшься до берега, на море штиль, дуй отсюда и я не трону тебя даже пальцем, но если ты ещё хоть на дюйм приблизишься к баркасу, у тебя будет приличная дырка в голове! Я решил стать свободным!»
Тут он понял, что шутки плохи, и повернул назад, к берегу. Он был отличным пловцом, и у меня нет никаких сомнений, что он превосходно доплыл до берега. Может быть, стоило взять его с собой, да я засомневался, не предаст ли он меня…
Когда он отплыл уже на достаточное расстояние, я наконец получил возможность заняться Ксури и сказал нему:
«Ксури! Если ты останешься верен мне, обещаю, я сделаю из тебя большого человека, но если ты не поклянешься мне в этом с чистым сердцем, и притом Мухаммедом и своим отцом, то мне ничего не останется, как бросить тебя в море!»
Мальчик улыбнулся так искренне, так естественно отвечал мне, что ему нельзя было не поверить: он тут же поклялся мне в верности и готовности отправиться за мной хоть на край света.
Пока мавр-пловец не скрылся из глаз, я наблюдал за ним, а потом направил баркас прямиком в открытое море, держась против ветра, чтобы наблюдатели с земли подумали, что я направляюсь к проливу, как сделал бы всякий благонамеренный человек. Да и в какую здравую голову могло прийти плыть на юг, к воистину варварским брегам, где бесчисленные толпы негров способны тут же окружить пловцов на своих яликах и утопить, а окажись мы на берегу на берегу – растерзать на куски свирепые хищники и самые безжалостнейшие порождения рода человеческого – дикари-людоеды!
Но едва стало смеркаться, как я резко изменил курс, устремившись теперь к юго-востоку, планируя не слишком удаляться от берега. Хороший свежий ветер, спокойное и чистое море так сильно пополняли паруса, что мы шли стремительным галсом, так что узрев на следующий день в три часа пополудни сушу, я уразумел что мы находимся не менеее чем на сто пятьдесят миль южнее Салеха, далеко вне пределов владений и марокканского султана, и всех остальных туземных владык – ни один человек не попадался там нам на глаза.
Что бы там ни было, но ужас, внушаемый мне маврами, был столь велик, как и страх снова угодить им в руки, что я долгое время не имел сил ни убавить ход, ни пристать к берегу, ни стать на якорь.
Так в течение пяти суток, подгоняемый попутным ветром, я без остановки гнал наш баркас, но едва ветер переменился и стал южным, благая мысли пришла мне в голову: «Если кому-то и приспичило гнаться за нами, то не на такое