между «Дорой» и «дурой», проявляя снисхождение к его слабостям.
Тем более что, опять же на правах подруги детства, наедине называла его Вовчиком, и это хоть немного уравнивало счет.
Каких-то матримониальных поползновений от друга детства в свою сторону она не опасалась. Вольдемар выбирал в любовницы исключительно страшных женщин. Недоумевающим приятелям объяснял, что живет по завету Пруста, призывавшего оставить хорошеньких женщин мужчинам без воображения. У него самого воображения было хоть отбавляй. Последняя пассия, которую он увел у богатого итальянского мужа, была поразительно безобразна, но при этом дьявольски умна и харизматична настолько, что брошенный муж два года пытался вернуть свое сокровище, посылая ей цветы, слезные письма и коробочки с бриллиантами.
– Дорочка дорогая, – приветствовал ее Вовчик, – заходи, не стесняйся.
И помахал рукой.
Миролюбиво улыбнувшись и проглотив «Дорочку», как две капли воды похожую на «дурочку», Лора присела к столу.
– Тааак, – протянул начальник, – хочу тебя, моя прелесть, заслать в музейчик один заштатный.
– С какого перепугу?
Лора выгнула бровь.
– Помнишь, год назад вы с Гаврилой Чернышевским делали каталог по восемнадцатому веку и в одном районном музее в запасниках нашли несколько полотен с неопределенной атрибуцией? Одно из них проходило как «Девушка с вазой» неизвестного художника. Ну, вспоминай. Девушка анфас, телом чуть влево, перед ней на столе ваза с цветами, правая рука на столе. Сюжетец немудреный. Но и он считывался плохо.
– Что-то припоминаю.
– У них еще на заре советской власти в конце двадцатых хранилище затопило. Многое погибло, в том числе каталоги. Поэтому атрибуция послевоенная, когда тех, кто что-то помнил, не осталось. Так вот. Гаврила эту «Девушку с вазой» окучивал, окучивал и доокучивался. Вчера он выдал, что автор – модная в восемнадцатом веке художница, вся из себя французская Элизабет Виже-Лебрен. Причем картина не что-нибудь, а портрет графини Анны Сергеевны Строгановой. И не просто портрет, а парный к портрету ее муженька, который эта Лебрен написала в Вене в семьсот девяносто третьем году.
Лора вытаращила глаза.
– Ты имеешь в виду парный к портрету Григория Александровича Строганова, который в Эрмитаже висит?
Вовчик молча кивнул.
– Да этого быть не может! Портрет Анны Строгановой еще в двадцатых годах прошлого века потерялся!
– Не совсем так, Дорочка. Ты же помнишь, в сорок четвертом году он мелькал на аукционе.
– Так это был американский аукцион. Как портрет мог у нас очутиться?
– Авторский повтор или копия.
– Верую, ибо абсурдно?
– Вот только не надо в меня Тертуллианом тыкать! – взъярился Вольдемар.
– Я к тому, что это может быть просто какая-нибудь Авдотья Ермолаевна Спичкина! – не сдавалась Лора.
– Вот ты и выяснишь.
– У