даты и места.
Ну пусть так.
Но вот это всё у него есть.
Итак, вот живёт человек…
Нет!
Что теперь «нет»?..
Не живёт.
Как не живёт?!.. – У него профессия, семья, биография…
Нет.
Не живёт.
Потому что он увлечён с головой работой, детьми, хозяйством – а он по генам, например, живописец… или: он чуть не с пелёнок курит, хулиганит, ворует – а по складу ума он есть истинный математик…
Потому что он всю жизнь подвизается на поприще творчества: и актёр, и поэт, и драматург – а он только и грезит о рыбалке… ещё: он всецело занят политикой или бизнесом, или путешествиями – а на самом деле он от рождения семьянин и домосед…
Просто он не знает этого своего «номера».
Никто ему его не крикнул, ни сам он его как-то бы не услыхал.
И… не знает.
Но ведь так – и есть.
Однако ведь так и есть – всегда и повсюду и со всеми.
…Действительно: невыразимо тоскливо!
Ярославль, 5 января 2017
Мало!
Тюрьма – это когда вокруг тебя стена, стена вокруг тебя и стена тебя вокруг.
…Пусть ты явился по звонку или повестке, сам и вовремя, пусть ты отвечал на вопросы убедительно и спокойно – вдруг зачем-то будешь обруган… получишь бланк, с печатью круглой, прочитать и расписаться в нём почему-то поскорее… отдашь – деньги, часы, галстук, шнурки… окажешься для чего-то в наручниках… а когда выйдешь на улицу к машине с открытой дверцей в фургон и с двумя, по сторонам, в форме и с автоматами и замешкаешься, по непривычке в него залезать, да ещё и со скованными руками, – зачем-то, почему-то и для чего-то примешь пинка под зад…
В железной темноте-духоте-тесноте поместишь – дрожа – себя возле какой-то, что ли, скамейки прямо на пол…
И если по тебе уж очень будет заметно, что ты – в первый раз, вообще в первый, то услышишь от тех, с кем ты теперь так близко:
–– Чего ты нас боишься? Хошь косяк? Только вина нету!.. Ты бойся вон их.
Кое-как ты вспомнишь, что дрожать тебе должно быть стыдно… Но – не перестанешь… Будешь мало-помалу соображать, что хочешь не хочешь, на сию минуту в твоей жизни главное: тебя ведь сейчас те, кто рядом, по-своему успокаивают, смеются над тобой тоже по-свойски, «косяком» среди них называется обычная самокрутка, и предложением её тебе оказана обыкновенная честь… Пинка и наручники ты, в отличие от всех арестованных, заимел – заимеешь ты тут же и свойское прозвище, кличку, своё новое обычное имя: Погоняло или вроде этого…
Наручники, кстати, по-своему… вернее, по-настоящему – «браслеты».
Обычный тебя везёт газон пятьдесят третий; видел, не замечал, ты его не раз на улицах: серый фургон какой-то, да и всё… Ему имя – «кобыла». Заходить тебе в неё, в железную, приказали налево: тут разгорожено железной стенкой на две железные комнатки – на две «клетухи», двери в каждой – железные решётки; твоя затворилась, набитая, за тобой с плечом, с ногой. Один тут сидит на той самой скамейке железной, другой – у него на коленях, третий – на коленях у того другого и касается коленями тех, кто так же сидит напротив; всего всех тут – до двух десятков…
Впереди, за решёткой-дверью, в углу, помещение, весьма, так сказать, небольшое железное