вторые ворота… И ты – ты из «кобылы», под всамделешную музыку, попадаешь прежде всего в приёмный так называемый блок – на «вокзальчик»: тюремный, тоже с музыкой, коридор с дверями «хат» – «продол»…
Жуткие одновременно три яви: музыка громкая современная иностранная везде тут и повсюду… запах сырой, тленный, табачный, помойный от серо-зелёных стен и побелённых потолков… электричество везде и повсюду и всегда…
Дверь в «хате» вверху на цепи и откроется перед тобой лишь на полметра. Тут сумрачно: электричество где-то глубоко в стене, и большая круглая дыра в двери – «глазок». Отхожее место, отверстие с площадочками для твоих ступней, – в дальнем от того места, где обычно бывает окно, которого тут нет, углу – оттого и «дольняк».
Вонь, музыка, дым, электричество – всё перемешалось. Те, кто вокруг тебя, суют друг другу записки – «малявы»: передать в таком-то корпусе в такую-то «хату». Смех, громкий говор, – чтобы перекричать в ту музыку, и друг дружку. Сидят тут на скамеечках железных по очереди.
Отныне вокруг тебя – камень и железо: стены, своды, полы, решётки, скамейки – и веет ото всего многими, многими десятками лет…
И отныне музыка беспрерывно – одна и та же волна…
Как и на обычном вокзале, как в обычном купе, встретишь, может, ты тут знакомого какого: он, если бывалый, расспросив тебя и сразу прикинет, сколько месяцев… да, месяцев, тебе тут пробыть, научит: с «ментами» не говорить совсем и быть постоянно настороже: кто-то будет рядом с тобой не по случайности – будут к тебе «подсаживать».
Едва завели сюда, тотчас иные начали пить очень горячий и очень крепкий чай – «чиферить». Откуда-то взялась кружка, почка с чаем, воды взяли прямо из того «дольняка». Потом газеты и плёнка из мешочков полиэтиленовая складываются в несколько слоёв и скручиваются в палку, она зажигается с одного конца – и огонёк под кружку. Сидят теперь на корточках, базарят, пьют по очереди своё «чефир», в «дольняк» спитой чай бросают – «нифеля откидывают», кричат в пространство:
–– Жарко!
Обращаются, требуя включить вентиляцию, к кому-то, кто растворён в том вонючем и шумном пространстве и всё знает: всё сам, злой и вездесущий, тут так устроил…
Времени привычного – от голого твоего запястья, от твоей дрожи, от дыма, от тесноты – тут нет, только – потом, потом, потом…
…Начинаются обыски – «шмоны». Сначала – тех, кто из «крытки» в «крытку», кто на «этапе»: они в другой «хате». А из твоей этой «хаты» начинают с тех, кого возили сегодня на допрос. И последних – кто тут в первый раз. Теперь ещё тебе новое: ты всегда и всюду со своими вещами – с сумкой, с сеткой; что где забыл – не твоё.
«Шмонает» кто тебя – эти уже в другой форме, тутошние – «пупкари», «вертухаи». Иные из них – по-домашнему вовсе: в свитерах, в беретах… Встанешь в том «продоле», на том «вокзальчике» на решётку из материалу тут редкого – деревянную, разденешься догола; осмотрят тебя заправски всего… На столе у стены твои носки, твои трусы переберут… Курящий