лак чей черноту выгрыз из самых глубоких пещер подземного мира. Голова ее поворачивалась из стороны в сторону, зубки покусывали красный шелк подушек и каждое второе погружение завершалось уже вонзавшейся в ее плоть протяжной дрожью.
– Сильнее! – правая ее рука присоединилась к ласке, сжимая сосок. – Я хочу сильнее!
Но подобное было бы неразумным и могло повредить ей, посему я продолжал так, как следовало. Стоны ее пронизало недовольство.
– Ну же, доктор, сильнее! – правая ее ладонь протекла от груди по животу, опустилась на лобок, нащупала указательным пальцем алую твердь. – Не бойтесь. Мне нужно это. Больше, чем что-либо. Разве вы здесь не для того, чтобы насытить мою страсть?
Ладони ее вывернулись, уперлись в изголовье, руки сошлись и прижали, смяли волосы, нарушая симметричное их разделение.
– Ну же, доктор! – она трясла головой, кусая губы. – Что вы хотите? Я прошу вас.
Голос ее дрожал от нестерпимой похоти, все меньше перистых вздохов отделяло девушку от оргазма и я, ввиду несомненного ее наслаждения, позволил своей руке ускориться. Фламар погружался теперь резко и на всю доступную глубину, сопровождаемый возгласами влажной радости и она подавалась навстречу ему, выпрямив руки, упираясь ими в изголовье. Левая из них не выдержала, взметнулась, схватила грудь и, вместе с тем, как фламар ткнулся в матку, сдавила ее с такой силой, что ногти порвали тонкую ткань. Раздавшийся при том слабый шероховатый звук изумил девушку. Приподняв голову, она отняла руку, взглянула на груди, на три овальных разрыва над левой из них, пламенеющих хрупкой белизной и от вида их губы ее широко раскрылись и новый стон, хриплый, переливчатый вой, тоскующий по беспутной вседозволенности сна, впустил в нее неистовую смелость. Возопив, она стиснула груди руками, сгибая напряженные пальцы, подцепила ткань и рванула ее в стороны. С нежным треском та разошлась, обнажая покачивающиеся высоты молочной плоти и вид ее, освобожденной яростным разрушением, указал мне на невозможность следования прежним законам там, где насилие порождало само себя и могло существовать в одном теле во всей полноте воплощения, делая его одновременно и насильником и жертвой.
В то мгновение фламар почти покинул ее тело. Глубоко вдохнув, я резким ударом втолкнул его и девушка вскрикнула, сдавила соски руками, взвыла, изгибаясь и подаваясь навстречу пытавшему ее орудию.
– Да! – пробился ко мне ее голос сквозь горячий шум, окруживший меня. – Вот так!
Следующий удар был еще сильнее, но она только громче застонала и послышалось мне некое недовольство в дыхании ее, в изменившемся, обретшем в себе сладковатую пряность запахе, томное разочарование, сминавшее все скороспелые надежды.
– Лучше, доктор. – она прикрыла глаза сгибом локтя. – Вы же можете лучше.
Упрек в непокорной слабости оказался еще более неприятным