мне требовалось лишь удерживать себя в приятном для женщин виде, что удавалось легко и без особых усилий, а в большем я не видел необходимости и еще в школьные времена полагал стремление к физической силе, восхищение ею, признание ее в качестве ценности и значимого феномена уделом созданий истинно слабых, диких, необразованных и невежественных. И все же от слов девушки, от ее ароматного упрека я вновь ощутил в себе стеклянную злость, нараставшую с каждым ее словом, требовавшим от меня превосходства над собственными ограничениями, не позволявшими ей пережить желаемых ею ощущений. Вдавливая и вращая, я наблюдал за ее бедрами, двигавшимися навстречу фламару в отчаянном стремлении собственным порывом придать ему силу и рука моя дрожала, едва удерживающаяся от презирающей последствия свободы, перегрызшей бы горло любой возможности раскаяния.
Желчный восторг, горьким пламенем застрявший в горле, распространявший кисловатое, волнующее, отравленное дыхание свое, проникавший сквозь невидимые небесные прорехи в незримые пустоты моего черепа и добиравшийся до мозга лукавым паразитом, окутывал его пьянящей доверчивостью. С каждым ударом нарастал он и давление его становилось почти невыносимым. Сминая все мои мысли и чувства, превращая видимое в темную ограниченность, едва прорывающуюся сквозь пыльную мглу, звукам придавая смягченную рикошетирующую оторопь, он сохранял только голос девушки в безутешной чистоте. Приходилось сжимать вторую руку в кулак, вдавливать зубы друг в друга, рискуя повредить их, выдавливая из десен жидкую медь, сдерживая тем самым собственное намерение, равное, пусть и не подобное, стремлениям Кабросса, содрогаясь от сладострастной ненависти, пробуждаемой во мне девицей и надеясь никогда больше не услышать от нее ни одного слова.
– Сильнее! – застонала она, схватила обрывки ткани и потянула ее и та разошлась, растеклась веселой тенью, полностью обнажая груди, протянула разрыв до нижнего предела своего, и на мгновение я весь покорился лучистой мгле, я замер, покачнулся, чуть не упав на правый бок, а когда совладал с собой, то не мог более позволить себе умеренности. Повалившись на девушку, я прижал ее левым боком, обхватил ее левую ногу своей правой и мог теперь действительно использовать всю силу мою.
– Вот! – успела выкрикнуть она и дальше слышимы были от нее только стоны, становившиеся все более громкими и визжащими, но не требовавшими ничего, кроме продолжения пытки.
Со всей возможной силой и так быстро, как позволяли то условия плоти и самой материи я погружал в нее блистающий фламар, оскалившись при этом, радуясь злобному вдохновению, сожалея о том, что не стал ее выбором самый крупный из всего набора и раздумывая над тем, не следует ли мне вскочить и схватить его, облить его очищающим раствором и затолкнуть, разрывая губки ее влагалища, намекая ее лону, как будет оно чувствовать себя, когда решится произвести на свет ребенка.
Влажные сочные звуки