а мои братья сражались здесь и сейчас и я ничем не мог им помочь.
На нашем берегу кипел бой и в пыли лишь проскакивали люди, кони и оружие; разобрать что-либо было невозможно. Немного поодаль был еще один пригорок и на нем стояли трое. Олешко, сын Радонега, по прозвищу Попович стоял неподвижно, держа рукоять своего лука в левой руке и эта рука была почти так же неподвижна, как и вся его фигура. А вот правая рука ходила взад и вперед непрерывными монотонными движениями: выхватить стрелу из колчана на левом боку, зацепить тетиву, оттянуть за ухо, выстрелить. Это было похоже на непрерывно работающую мельницу. Стрела за стрелой летели вниз и вот колчан опустел. Но у ног стрелка лежали еще два колчана и мельница Куркуте снова заработала. В Олешко, казалось, исчезли человеческие черты: теперь это был механический автомат-андроид, машина убийства. По обе стороны от него стояли Добрыня и Куэрчи с обнаженными кривыми мечами, двуручным самурайским у Добрыни и более коротким, одноручным, у печенега.
Среди мадьяр оказался еще кто-то кроме Тархоша, понимающий музыку боя. Наверное, урон, понесенный ими от стрел был велик и к холму, на котором стоял стрелок уже бежали спешившиеся враги. Похоже, что-то случилось с луком, так как плечи Куркуте безвольно повисли, распрямившись. Это лопнула тетива, не выдержавшая непрерывной стрельбы и Олешко гнул свой лук, натягивая запасную. Венгры уже были близко и двое с кривыми мечами бросились им навстречу. Брошенный венгром дротик сразу пробил грудь печенега, но он продолжал бежать вперед, пока не пронзил своим кривым мечом убившего его врага. Оба они, уже мертвые, еще некоторое время стояли неподвижно, подобно некоей скульптурной композиции неизвестного автора.
Я видел Добрыню, окруженного со всех сторон мадьярами. Его кожаный пояс слетел или был разрублен, и обрывки порванной длинной рубахи развевались из-под короткой кольчуги, как экзотическая древняя одежда. Он размахивал своим кривым самурайским мечом, рубя и коля во все стороны и был сейчас удивительно похож на Сайго Такамори с картины в токийском музее: «Сражение на холме Уэно». На какое-то время он исчез из виду, полностью окруженный врагами, а потом я увидел как его поднимают на копья. Кажется я заскрипел зубами, нечаянно наступил на раненую ногу и застонал от боли. Снова красные круги поплыли перед глазами, а когда я снова смог видеть, то увидел как в кучу оставшихся в живых врагов врезался Муромец…
«Куда махнет – там улица, отмахнется – переулочек» – вспомнилось мне из детства. Оказывается, это было не совсем преувеличением. Нет, он не размахивал огромным, неподъемным мечом, как в старых советских фильмах, да и враги его были умелее кинематографических злодеев. Муромец вовсе не шел степенно и мощно, напротив, он скользил сквозь мадьяр быстро и легко, как горячий нож проходит через кусок масла. Тускло поблескивали два коротких клинка в его руках и очередной венгр лишь удивленно рассматривал