неё на виду, чем на улице, где его мигом погубит дурная кампания:
– Чего удумал! Да, разве же я тебя выгоняю? И слышать ничего об этом не хочу! Никуда от себя не отпущу! – всполошившись, машет она руками.
Порой, не дождавшись сына домой, она усаживается в коляску и отправляется на его поиски, объезжая известные ей злачные городские места. Найдя в каком-нибудь ресторане или трактире, она оплачивала за него счета и привозит домой обычно в полубесчувственном пьяном состоянии.
Не желая тревожить старших сыновей, до поры до времени ей удаётся скрывать от них свою беду. Она тихо надеется на бога, истово молится, ходит по дальним монастырям и церквям пешим ходом вместе с паломниками, однако избавлению сына от бесовского наваждения пьянства это не помогает.
Не ведала Александра Васильевна, что Петруша ее попал под дурное влияние преступников, промышлявших в Москве вымогательством, шантажом и воровством денег через поддельные векселя. Мошенники в первый же день знакомства с младшим Ухтомцевым, как только проведали, что тот родом из богатой купеческой семьи, к тому же имеет братьев – миллионеров, напоили и привезли его в одну из съемных квартир, где принялись играть с ним в карты на деньги.
С того дня так и повелось: днем гулянки и пьянки, ночью – азартные игры. И чем чаще Петр гулял с привязавшейся к нему дурной кампанией, тем больше и сам понимал, что запутывается, отрезая возвращение к прежней жизни. А вскоре и таившаяся в его организме давняя наследственная тяга к алкоголю, подкрепляемая ежедневными возлияниями, дала о себе знать и быстро перешла в пагубную и болезненную страсть.
Осенью 1871 года матери все же удалось уговорить его поехать с Гаврилой Андреевичем в Воронеж к старшей сестре, в надежде, что тот, уехав из Москвы, отвлечётся от прилипчивых приятелей и от выпивки. Купчиха была бы уже и рада, если бы Пётр остался в Воронеже жить, но тот уже и сам не хотел….
Через два дня после приезда, Пётр тайком вытащил из кармана сюртука Гаврилы Андреевича, пока тот спал, наличные деньги и сбежал в Москву. Домой он не вернулся, а сразу же отправился к приятелю Жардецкому.
Поспешивший следом Гаврила Андреевич доложил купчихе о воровстве и исчезновении Петра.
– Как пить дать в Москве уже. Как сам думаешь? Больше негде. Эх, да что же это такое. Как же так, – сетовала Александра Васильевна.
Стоявший перед ней Гаврила Андреевич только в смущении разводил руками и ворчал:
– Такая оказия вышла, голубушка. Сам не ожидал. Да, и кто мог подумать…Я ведь, его сидел в номере и ждал три дня. А, ну думаю, вдруг он домой воротится. Городничего просил искать.
– И что же?
– Не нашли нигде.
– Ну, ему, видать, возвращаться то не резон. И ко мне тоже не резон. Знает, что зажму его в кулаке, что и не пикнет. Теперь, пока все деньги не пропьет, не вернется. Ну, погоди, дай мне только добраться до тебя, – возмущалась купчиха.
– А вы его, как он вернется, – заприте в кладовой. И держите на хлебе с водой, – предложил честнейший Гаврила Андреевич.
– Если