дни на даче, начинался хорошо и спокойно. В контору на фабрику он не намеревался сегодня ехать. Упаси, Бог! Итак, весь день там вчера пропадал! А сегодня можно заняться хозяйством и сельскими работами.
Напившись чая и съев ватрушку, дочитавши до конца свою любимую газету, Иван Кузьмич легонько вздохнул, пружинисто встал и с удовольствием потянулся. А, вспомнив старинную русскую поговорку, что «весенний день и год кормит», пошел в кабинет переодеваться.
Погожий майский день только вступал в права. Ночью отгремела первая весенняя гроза, сопровождаемая оглушительными раскатами грома и частыми молниями, но к рассвету распогодилось. Небо очистилось от хмурых и рваных облаков, и теперь только сырая и расползающаяся под сапогами земля, да грязные лужи, заполнившие все земляные ямки и рытвинки, напоминали о ночной сильной грозе. Утренний воздух, который всей грудью вдыхал идущий сейчас по двору Иван, был наполнен той крепкой и влажной молодящей свежестью, которая бывает только после дождя. На востоке в бескрайних небесах уже занималась вешняя зорька, разливаясь по краю горизонта нежно-розовым молочным заревом.
Ухтомцев быстро прошел по дорожке из красного кирпича и очутился на большом хозяйском подворье, затем миновал высокие и распахнутые настежь сенные и дровяные амбары, птичники, возле которых уже копошились работницы, завернул за угол дедова флигеля и очутился возле летней кухни. Выхватил оценивающим взглядом рослые фруктовые деревья в саду, миновал парк и вышел к воротам. И вскоре оказался перед избой, приспособленной под контору приказчика. Несколько крестьян, стоявших у конторы, как по команде, почтительно скинули шапки и картузы и поклонились проходившему мимо хозяину. Кивнув им в ответ, Ухтомцев подошел к конюшне.
Его уже ждали. Две запряженные лошади, удерживаемые с одной стороны крепкой рукой конюха, а с другой – рукой управляющего, медлительно переминались с ноги на ногу, всхрапывали и косились на людей. Управляющий Михаил Яковлевич Бармасов и конюх стояли между лошадьми и о чем-то громко спорили.
Завидев хозяина, управляющий умолк и стащил с головы картуз с лакированным козырьком, потом придержал полы распахнувшегося овчинного тулупа и почтительно поклонился. Столь же почтительно поздоровался и конюх Еремей.
Управляющий Михаил Яковлевич был высокого роста, плечистый, как и хозяин, и на лице носил аккуратно стриженую бородку. Синие выцветшие глаза его, с хитрым прищуром, заблестели на хозяина из-за широких и светлых бровей:
– С добрым утречком вас, Иван Кузьмич! Погода сегодня, какая хорошая: к урожаю. Эх! – с умильной улыбкой проговорил управляющий, перекрестился и крякнул, кивнув на синеющие небеса. Бармасов помял картуз в руках, сделал деловитое лицо и со значительным видом, хлопнув картузом об колено, спросил:
– Куда прикажете трогаться, Иван Кузьмич?
– Сначала – на Любавиху, а дальше посмотрим.
Ухтомцев бросил взгляд на конюха, крепкого бородатого мужика,