размеров, но стоял только в танце. Какаду, кто это?
– На некролог наскребла.
– Доживи. Слишком себя любишь.
Оказалось, мимо меня смотрит, в зеркало за моей спиной.
– А еще, если ты пакли свои носишь, следить надо, вон краска на затылке слезла.
Последнее непереносимо, я лицо, скривившись, ладонями прикрываю. Но она не знает жалости:
– И врал так искренне, что даже плакал – кто это?
Тут, к счастью, двери открываются, и Элизабет уже нас внизу встречает, по лестницам быстрее лифта успела. Валенсия, не церемонясь, ее привычно отталкивает и напрямик через ресторан идет к выходу. И я следом между столиков лавирую, угнаться не могу. Настигнув, опять пытаюсь выхватить из рук чемодан, завязывается настоящая борьба.
И вот мы разом замираем, оглушенные аплодисментами и даже овациями. То есть от неожиданности просто двинуться не можем, забыв про чемодан. Потому что в своем единоборстве вдруг оказываемся как бы на сцене перед большим обеденным столом, и зрители, отложив ложки с вилками, хлопают нам, не жалея сил, и выкрикивают приветствия.
– Валюша, – спрашивает один из зрителей, обращаясь к Валенсии, – скажи на милость, золотце мое, а что это такое, что мужчина у тебя чемодан отбирает?
– Это галантный он, – отвечает Валенсия, – не допускает, чтобы бедная женщина надрывалась сама.
– А в шубе бедная женщина с какой стати? – продолжает допрос зритель.
– А прогуляться решила.
– С чемоданом?
– Еще что в чемодане, спроси! – подаю я недовольный голос.
Дальше так: мы перестаем существовать как трио, зрители вскакивают из-за стола и, заключив в объятия, растаскивают по сторонам. И мальчик с саблей в руке, подпрыгнув, уже у меня на шее виснет, я и глазом не успел моргнуть.
– Дед, дед! – шепчет, личиком своим к щеке моей прижимаясь. – Ты плакал, дед? Покажи! Кто тебя обидел, ты мне покажи только! Я ему!
И сильней только к себе я внука притискиваю. И так расчувствовался мальчик, что сам заплакал.
Потому что люди близкие они, родные, и не танцы с ними – жизнь. Валенсия все не верит:
– Вот так сюрприз! Всем сюрпризам сюрприз!
– Малость вы нам смазали с этим чемоданом, что сюда вдруг явились, – сетует все тот же собеседник Валенсии, на чемодане зацикленный. – Должны были в зале нас увидеть, вот тогда совсем сюрприз!
Валенсия представляет:
– Мой благоверный.
Жмем друг другу руки:
– Виктор Иванович. Виктор.
У меня тоже имя есть:
– Герман Иванович. Герман.
– Ивановичи припадают! – провозглашает вдруг благоверный и, к моему изумлению, расставив руки, опускается перед женой на колено. И еще упрекает: – Ну? А вы что же? Не Иванович никакой!
– Научила? – спрашиваю Валенсию.
Она и не скрывает:
– Мы в тебя иногда играем, да.
– Увековечиваем. С полным уважением, – заверяет супруг, отряхивая брючину. И я смеюсь вместе с ним. – Вот, Герман. Наслышан, как видите.
– Как вижу, много интересного, Виктор?
Благоверный на Валенсию смотрит,