с животных.
– Вот именно. А не приходило тебе на ум, что я отправлял тебя к ним не ради забавы?
– Ну уж забавного там хватало…
– Но почему именно животные, вот в чем вопрос.
– Так объясни же мне – почему.
Волшебник уложил ногу на ногу, скрестил на груди руки и важно сощурился.
– В мире, – сказал он, – насчитывается двести пятьдесят тысяч видов животных – это не считая растительности, – и не менее двух тысяч восьмисот пятидесяти из них млекопитающие, как и сам человек. Все они в той или иной форме обладают политическими институтами (одна из ошибок моего друга Аристотеля как раз и состояла в том, что он именно человека определил как «политическое животное»), между тем как сам человек, эта жалкая малость в сравнении с двумястами сорока девятью тысячами девятьсот девяносто девятью прочими видами, ковыляет по своей набитой политической колее, даже не поднимая глаз на окружающие его четверть миллиона примеров. Положение тем более нелепое, что человек представляет собой парвеню животного мира, ибо почти все остальные животные еще за многие тысячи лет до его появления так или иначе разрешили все его проблемы.
По комитету прошел одобрительный шепоток, а уж мягко добавил:
– Именно по этой причине он и пытался дать тебе, Король, представление о природе – была надежда, что, приступая к решению своей задачи, ты оглянешься по сторонам.
– Ибо политические установления любого животного вида, – сказал барсук, – включают средства контроля над Силой.
– Но я не понимаю… – начал было Король, однако его сразу же перебили.
– Разумеется, ты не понимаешь, – сказал Мерлин. – Ты намерен сказать, что у животных нет политических установлений. Прими мой совет, сначала подумай как следует.
– А разве есть?
– Конечно есть, и весьма эффективные. Кое-кто среди них являет собою коммунистов или фашистов, подобно большинству муравьев, – имеются и анархисты, вроде гусей. Существуют также социалисты – пчелы, к примеру, да, собственно, и среди трех тысяч муравьиных семейств распространены разные оттенки идеологий, не один только фашизм. Не все они поработители и милитаристы. Имеются рантье – белки, скажем, или медведи, которые во всю зимнюю спячку существуют за счет жировых накоплений. Любое гнездо, любая нора, каждое пастбище представляют собой форму личной собственности, – и как, по-твоему, ухитрились бы уживаться друг с другом вороны, кролики, пескари и прочие живущие сообществами создания, если бы они не разрешили проблем Демократии и Насилия?
Видимо, эта тема была основательно проработана, ибо, прежде чем Король успел ответить, в разговор вмешался барсук.
– Ты так и не привел нам, – сказал он, – и никогда не сможешь привести ни единого примера капитализма в мире природы.
Вид у Мерлина стал совершенно несчастный.
– А поскольку примера ты привести не можешь, – добавил барсук, – это доказывает, что капитализм противоестественен.
Стоит упомянуть, что во взглядах барсука