и стал вспоминать расписание электричек, уезжающих подальше отсюда.
– Господи, что это?! – вдруг воскликнул Прозаик, разглядывая свою сигарету. – Я вижу знак!
Поэт вздрогнул так сильно, что с его лица отвалилось несколько присохших кусков грязи.
– Да, это ЗНАК, – молвил он, также глядя на свой окурок. – Надо идти. У меня рождается мысль.
– У меня она родилась еще раньше, – сказал Прозаик. – Но это плохая мысль.
Уже уходя, Поэт внезапно обернулся и, глядя в упор на Пыкина, с расстановкой произнес:
– Так вы, говорите, не из Союза? – Пыкин виновато развел руками, и в тот же момент лауреат мощным броском дотянулся до горла грибника, свалил его наземь и начал яростно душить. – Я узнал тебя по специальным глазам… – хрипел он, сжимая пальцы.
– Забери у него рацию, – сказал, подходя, коротышка. – И пистолет. Может, и сухпаек найдется, их снабжают некисло.
Они быстро обшарили полумертвое тело, но нашли только перочинный ножик, бутерброд с докторской колбасой и маленькую луковицу. Поднявшись и не обращая больше внимания на свою жертву, лауреаты зашагали прочь. Громко прозвучала какая-то непонятно-ритмичная фраза. Пыкин лежал, впитывая обмякшим телом глухую вибрацию почвы.
– Спору нет, это вкусно… – услышал он. – А впрочем, пока растут грибы, мы ни о чем…
Низко над просекой с оглушительным треском пролетел не то очень большой вертолет, не то маленький дирижабль. Пыкин мучительно привстал и, опершись на локоть, принялся собирать в корзину рассыпанные грибы.
– И все-таки Пушкин был тоже ПОЭТ! – смутно донеслось издалека.
Нас было много
пример челночной дипломатии на местечковом уровне
Нас было много, а их было еще больше. Мы стояли на мосту – старом деревянном мосту, перекинутом через речку в том месте, где она начинает превращаться в пруд, с другого конца подпираемый плотиной. Драться желания не было, потому что мы еще толком не успели выпить. А без выпивона и махаловка не в кайф. Потому мы тупо стояли, и они стояли тоже. Надо было что-то сказать. Первым попробовал Паша.
– Чуваки… – начал он и задумался.
Чуваки внимательно ждали. Следующее пашино слово означало либо драку, либо гнилой базар с неясным исходом. Гнилой базар Паше в голову не приходил, но и нарываться он не торопился.
– …хули вы… – сказал он наконец и снова впал в задумчивость. Чуваки насторожились: следующее слово было сказано, но это пока еще было не то самое слово. Понемногу мы и они начали выстраиваться напротив друг друга поперек моста. Машины по нему не ездят, да и пешеходы здесь редки, так что никто нам не мешал. Когда мы выстроились, стало видно, что их линия плотнее нашей: перевес у них был на три-четыре хари.
Надо сразу сказать, что люди мы немногословные. Нет среди нас великих ораторов, краснобаев и пустобрехов. И в заречной шобле с таковыми тоже напряг. Видать, и они еще не успели принять на грудь, а только