А Германию, он точно знает, что не любит. Она для него только мачеха, которая не заменит мать.
Да, он призван в немецкую армию, но стрелять в русских он не сможет. Да, стрелял когда-то в красных, но тогда он защищал от них свою Россию, гражданином которой он был. А сейчас он гражданин Германии, хотя в душе всегда считал себя русским. Поэтому в войне против русских он чувствует себя предателем.
«Господи! Как же всё сложно в моей жизни, как всё запутано», – думал Михаил, ворочаясь.
Майор Боде уже давно спал, похрапывая, и видел десятый сон. Михаил вспомнил: когда его призвали на военную службу, он просился в военный госпиталь врачом, но ему отказали. Понадобилось его знание русского языка.
Утром все жители села были согнаны на центральную площадь. Больных в клубе пока не тронули, командование немцев еще не решило, как с ними поступить.
На митинге командир полка, занявшего село, полковник Риккер говорил речь, переводимую Михаилом, о том, что «немецкие войска несут освобождение народу России от большевиков…»
Для жителей села русский язык был нисколько не ближе немецкого, но все же немного понятней последнего. В селе говорили на украинском и польском, ведь до тридцать девятого года их область была в составе Польши, и только последние два года она стала советской. Но эти тонкости немцев не интересовали, да и как иначе, если разговариваешь с народом с позиции силы и палец – на спусковом крючке автомата.
Жители села хмуро глядели на захватчиков и гадали, что же теперь будет. Наконец полковник возгласом «хайль Гитлер!» закончил свое выступление и отправился в штаб, занимавший избу правления колхоза. В отношении больных было принято решение: здание клуба сжечь вместе с больными, дабы обезопасить от «заразы» доблестные немецкие войска. А медицинский персонал проверить, есть ли там коммунисты и евреи, которых немедленно уничтожить. Остальных отправить в концлагерь. Выполнять приказ был назначен обер-лейтенант Китлинг со взводом автоматчиков. Когда он отправился в клуб с больными, его сопровождал Михаил, как переводчик.
Китлинг с Михаилом медленно обходили выстроенный медперсонал, спрашивая одно и то же.
– Коммунист? Еврей?
Сергей Львов не верил своим глазам: одним из офицеров, который говорил по-русски, был его друг Михаил Роот. Тот тоже узнал своего друга и побледнел. На вопросы Сергей ответил отрицательно. Коммунистом он так и не стал, да и не стремился никогда им стать, так как не был ни карьеристом, ни адептом марксизма-ленинизма. Их глаза с Михаилом встретились, но оба взяли себя в руки, не показав свое волнение. Китлинг скомандовал, и автоматчики оцепили медперсонал, уводя его из клуба. Сергей по-немецки обратился к нему с вопросом, куда их ведут и что будет с больными. Китлинг, худой и высокий, как тростник, с крючковатым носом, не поворачивая головы, ответил, что они арестованы, а о больных промолчал.
Их вывели из клуба и, приведя к добротному сараю из бревен, втолкнули