А вот наша молодость никогда не вернется к нам. Радость, что пульсирует, когда нам двадцать, постепенно ослабевает. У нас отказывают конечности, наши чувства притупляются. Мы превращаемся в неуклюжие куклы, которых преследуют воспоминания о страстях, которых мы боялись, и искушениях, подвергнуться которым нам не хватало смелости. Молодость! Молодость! Нет в мире ничего лучше чем молодость!
Дориан Грей слушал с широко открытыми глазами и был поражен. Веточка сирени, которую он держал в руках, упала на гравий. Пушистая пчела некоторое время кружила вокруг нее. Затем она решила залезть на маленький шарик из звездочек. Он наблюдал за этим с тем странным интересом, с которым мы относимся к обыденным вещам, когда какие-то более важные вещи пугают нас, когда нас возбуждает новая эмоция, которую мы не можем выразить, или когда ужасная мысль берет наше сознание в осаду, требуя капитуляции. Через некоторое время, пчела улетела. Он увидел, как она пытается залезть в пурпурный цветок березки. Она задрожала, а потом легонько заколыхалась.
Вдруг, в дверях мастерской появился художник и коротким взмахом руки позвал их к себе. Они обернулись друг к другу и улыбнулись.
– Я жду, – крикнул он. – Идите уже сюда. Освещение просто замечательное, так что забирайте свои напитки.
Они поднялись и вместе пошли к мастерской. Мимо пролетело несколько белых с зеленым бабочек, а где-то на краю сада спел дрозд.
– Вы рады, что познакомились со мной, господин Грей. – Сказал лорд Генри, взглянув на него.
– Да, сейчас я рад. Не знаю, буду ли я радоваться этому всегда?
– Всегда! Это ужасное слово. Когда я слышу его, меня всего прям передергивает. Женщины так любят его использовать. Они портят каждый роман, пытаясь заставить его продолжаться всегда. К тому же, это слово не имеет значения. Единственная разница между прихотью и страстью на всю жизнь состоит в том, что прихоть длится несколько дольше.
Когда они вошли в мастерскую, Дориан Грей положил руку лорду Генри на плечо.
– В таком случае, пусть наша дружба будет прихотью, – пробормотал он, пораженный собственной смелостью. Затем он встал на платформу в той же позе, что и раньше.
Лорд Генри устроился в большом кресле и наблюдал за ним. Единственными звуками, наполнявшими тишину, было трение кистей о полотно и шаги Голуорда, когда тот отходил, чтобы взглянуть на свое творение на расстоянии. Золотистыя пыль кружила в солнечных лучах, которые посетили мастерскую через открытую дверь. Насыщенный запах роз, казалось, проник повсюду. Примерно через четверть часа Голуорд прекратил рисовать. Он долго смотрел на Дориана Грея, а потом долго смотрел на картину, прикусив кончик кисти и нахмурив брови.
– Готово! – Сказал он, в конце концов, и наклонился, чтобы подписать левый нижний угол картины ярко-красными буквами.
Лорд Генри подошел и осмотрел портрет. Это было действительно выдающееся произведение искусства,