тот самый дым, который заметили путники, стоя на вершине. Недостатка в дровах здешние жители явно не испытывали – в лесу хватало сухостоя. Под башмаками у Майи захрустели камушки и сосновая хвоя. Путники миновали один домишко, другой, но не встретили ни души. Из одного здания – вероятно, харчевни или таверны – доносились голоса. По всему выходило, что местные жители предпочитают проводить время там. Стены таверны представляли собой плоские куски камня, изделия не рук человека, но самой природы, выложенные вокруг огромного валуна. Все вместе походило на руины некогда величественного замка, укрытые деревянной крышей, грозившей провалиться под весом толстого слоя сосновых игл.
Кишон кивнул в сторону здания. Путники подошли к единственной двери. Кишон потянул за железное кольцо, и изнутри пахнуло душистым теплом. Майя невольно улыбнулась – ах, упасть бы на пол прямо здесь и уснуть!
В зале сидели в основном мужчины, хотя, впрочем, имелось и несколько женщин – худых, жилистых, с обветренными лицами. По трем стенам комнаты располагались три очага, и в одном из них жарилась на вертеле оленья туша, от запаха которой у Майи немедленно потекли слюнки.
Путники вошли. К ним шагнул очень высокий – невероятно высокий, Майя таких никогда не видала – человек, шевелюра которого знавала лучшие дни. Он махнул рукой, приглашая их входить, и низким рокочущим голосом приветствовал новых гостей. Говорил он по-дагомейски, однако не вполне чисто, с небольшим акцентом.
– Добро пожаловать, путники, – дружелюбно улыбнулся он. – Хотите хлеба и вина? Сюда, садитесь здесь, у огня. Эмили! – рявкнул он так, что затряслись стены. – Отдыхайте, я поесть принесу. Устали, видать, с дороги-то.
– Благодарю, – сказала Майя, старательно подражая его акценту. Они уселись у ревущего очага. Майя мгновенно согрелась, лицо ее порозовело. Приветствовавший их великан – мужчина средних лет – в несколько широких шагов пересек залу. Женщина – жена? – торопливо составляла на поднос еду. Остальные гости обернулись к вошедшим, окинули их внимательным взглядом, а затем вернулись к беседе.
Сквозь рев пламени и гул голосов Майя уловила обрывок фразы:
– …это в медвежьем-то помете? Во имя Чишу! Руку мы там нашли, человеческую руку. Оторвал ее мишка и сожрал, одни косточки остались. И то сказать, кто ж бродит по горам на зиму глядя? И сожрут, и не жалуйся потом!
Майя удивленно моргнула и обернулась. Эти слова принадлежали коротышке с грудью, напоминавшей пивной бочонок, и такому широкоплечему, что из него, пожалуй, можно было бы выкроить двоих. В курчавых медных волосах коротышки проступала плешь, жесткая заостренная бородка была скорее каштановой, нежели рыжей. За массивным стулом коротышки лежал, положив голову на лапы, огромный охотничий пес с короткой жесткой шерстью и неотрывно смотрел на Майю.
Но поразительней всего были не слова, а речь незнакомца, ибо в ней отчетливо слышался акцент жителя Прай-Ри – произношение, какое нечасто услышишь в самом сердце Дагомеи.
– Ну