воды низвергались из покрывала туч на лица и одежду сражавшихся, стекали по их телам на сёдла, на конские крупы, на чавкавшую под копытами землю.
…Под вечер, пребывая от изнеможения в полуобморочном состоянии, Чингис-хан вдруг ощутил удар в шею. И, ничего не успев сообразить, вывалился из седла – навстречу звону и ослепительной темноте.
***
Когда сознание вернулось к нему, над его головой ярко сияли звёзды. О недавнем ливне напоминала сырая прохлада, разлитая вокруг. А ещё в воздухе висел тяжёлый запах крови.
В ушах шумело так, будто духи всех четырёх ветров одновременно пели ему свои студёные песни, стараясь перекричать друг друга.
Рядом возвышалось знамя, воткнутое древком в разбухшую землю: на тяжело обвисшем белом полотнище был вышит расправивший крылья кречет, считавшийся духом-хранителем рода Борджигинов.
Чингис лежал на грязном мокром войлоке, а к его шее, точно большая прожорливая пиявка, присосался верный нойон Джелме. Увидев, что к хану вернулось сознание, тот оторвался от его шеи и, сплюнув наземь бурую слюну, сказал:
– Тебя ранило стрелой. Я всю ночь высасывал кровь, чтоб она не пошла внутрь.
– Ты спас мне жизнь, – сказал Чингис-хан, с трудом разлепив пересохшие губы.
– Войско без хана всё равно что тигр без головы, – глухо проговорил нойон, утирая ладонью окровавленный рот; по его щекам тоже была размазана ханская кровь, которая уже запеклась и потемнела.
– Это ты верно сказал, Джелме. Что ж, видно, умереть мне в этот раз не доведётся… Чем закончился бой? Где наши враги? Опять огородились телегами?
– Нет, их отвага иссякла, и они уже не помышляют о продолжении битвы. Джамуха с джаджиратами бежал, Ван-хан преследует его.
– Значит, они нас не одолели.
Чингис-хан сел, потёр лицо ладонями. На мгновение мир у него перед глазами поплыл, пританцовывая, и стал раскручиваться в медленном хороводе. «Видно, духи земли зовут меня, не хотят отпускать, – подумал он и болезненно помотал головой. – Нет, я им не поддамся, нельзя, нельзя!»
Холод заползал под сырую одежду и разливался по телу, сковывая члены. Каждый толчок пульса гулко отдавался в мозгу, словно туда каким-то колдовским способом умудрился пробраться подосланный врагами шаман – и, стараясь извести, с неумолимой настойчивостью ударял в бубен. Очень хотелось снова лечь на мокрую землю и не двигаться, уплыть обратно в темноту, из которой он только что вернулся. Однако Чингис-хан пересилил слабость, не позволив себе провалиться в беспамятство. Вскоре мир перед его глазами перестал кружиться, и всё вернулось на свои места: Джелме, участливо склонившийся над своим ханом, нукеры, тесно обступившие их обоих, знамя с расправившим крылья кречетом…
– Негоже разлёживаться, когда до полной победы осталось лишь копьё протянуть, – сказал Чингис и, опершись о плечо Джелме, медленно поднялся на ноги. – Приведите моего коня.