к стене вырезки из журналов. Но с другой стороны, эти картинки приглушали строгий порядок и рекламный эффект комнаты.
Сейчас между этими журнальными фото с женскими фигурами, личиками, конями появилась моя фотография. Я с удовольствием отметила, что портрет очень удачен.
А Костя, довольно и вопрошающе одновременно, смотрел на меня.
– Недурно? Вчера сделал. Вот еще новые фотки.
Он достал пачку фотографий. На нескольких была я. На одной – Елизавета Матвеевна. Доброе лицо старушки сморщилось от какой-то тайной обиды, и было горестно растерянным. На последней я увидела Ирку. На ее лице застыла какая-то натянутая улыбка, а глаза – жалкие, молящие.
Я удивилась:
– Когда это?
– Вчера.
– Интересно, о чем вы говорили, если она такая…
– Не помню. Она всегда такая.
Я уставилась на разукрашенную стенку.
– Как только твои родители терпят этих полуголых девиц?
Глаза Кости насмешливо сузились.
– Они у меня без предрассудков, понимают дух времени, чего не скажешь о тебе.
– Очень любезно, – мои губы скривились в полуулыбку.
– Шучу, шучу… Но как все-таки снимки?
Я не удержалась, чтобы не улыбнуться. Костя – удивительный фотограф. К нему больше подходит определение «художник». На его фотографиях давно известные улицы и пейзажи приобретают неожиданное очарование, а люди безмолвно рассказывают о себе самое сокровенное. Костя знает о своем таланте лучше других, но ему хочется лишний раз услышать от меня похвалу.
И я сказала:
– Как всегда, прекрасны. Из тебя выйдет замечательный фоторепортер.
Это его мечта – стать фоторепортером.
– Ну, уж, ты скажешь… Вот смотри, репортаж о БАМе. У Андрея, у брата, нашел. У него девушка уехала на БАМ с кем-то, он и хранит этот журнал. Давно уже.
Он открыл передо мной журнал. На снимках тайга, шпалы, веселые парни, красивые девушки.
– Отлично? Вот это агитация! Так бы и поехал, – он перевел взгляд с фотографий на меня, ожидая ответа.
Но я почему-то спросила:
– А ты бы поехал?
– Фотографировать? Конечно!
– Нет, работать. Как они.
– Вот еще! Деньги, что ли, зарабатывать? Так есть способы полегче и почище. Романтика только в журнале. И для дураков. Вообще-то, если бы платили там по полторы-две тысячи в месяц, можно было бы попылиться года два.
– Зачем тебе столько? Две тысячи! Что-то слишком… как на многодетную семью… – недоверчиво протянула я.
– Ничего не слишком. Я высчитал: мне столько надо для независимой жизни – тридцать-сорок тысяч, – и, видя мое обалдевшее от столь большой и определенной цифры лицо, Костя стал с расстановкой втолковывать. – Тридцать тысяч – это автомашина, гараж, приличная одежда и разные расходы по мелочам: диски, кассеты, кафе… А если посчитать кооперативную квартиру…
– Ну, ты как Шура Балаганов, – с ехидцей прервала