По гроб буду обязан.
Агеев до восьмого класса был середнячком, но в восьмом он вдруг вышел в твердые хорошисты, чем озадачил и нас, одноклассников, и учителей. Сейчас же, в девятом, Агеев стал учиться на «4» и «5», только вот английский оставался его слабым местом.
Свое превращение из слабого ученика в сильного Агеев объяснил мне просто:
– Понял я, хватит дурака валять. Идем к концу. Нужен хороший аттестат.
И для этого он не только стал торчать над учебниками до полуночи, о чем рассказывала его мать, но и освоил всю хитроумную науку шпаргалок и подсказок. Одно другому не мешало. Ни один учитель не заловил его со шпаргалкой, хотя все ребята знали, что он ими пользуется. Он достаточно хорошо отвечал устно, чтобы у кого-нибудь из педагогов зародилось подозрение, что во время письменных работ он частенько списывает.
Миша Агеев развернул и активную общественную деятельность, благодаря чему его выбрали в комсомольское бюро школы. Вот так получилось, что за два года он стал заметной фигурой не только в классе, но и в школе.
Ирка скучно посмотрела на Агеева и Борисова, занятых английским, и спрыгнула с парты.
– Пойдем, Сочин. Сейчас звонок.
– Вот развоображалась! – услышала я шепот за спиной. – А ведь вкуса вот ни капельки нет. Мать ей выбирает все сама, вплоть до заколок. И вообще она – неряха, мать ее сама жаловалась…
Я резко обернулась и увидела, как Колчина показывает Бариновой глазами на Ирку
– Колчина, – сказал я громко, – это тебе твой изумительный вкус подсказывает такие деревенские фасоны платьев, в которых ты, как пугало огородное? Впрочем, я обижаю деревню, ведь даже там знают, что колготки время от времени надо натягивать, а не носить гармошкой, как в детском саду.
Я увидела, что лицо Колчиной стало прямо-таки вишневым, но безжалостно продолжала:
– Может, ты к Сочину неравнодушна, поэтому и злишься на Редькину, наговариваешь на нее, а? Сочин, посмотри на эту высохшую от любви и ревности девицу! Костлява, конечно, но ведь это от глубокой симпатии-с…
Колчина затравленно посмотрела по сторонам, она словно забыла, где выход, и сейчас, растерянная, пыталась его найти, а может, искала поддержку хоть в чьих-то глазах. Но все молчали. Кто-то был шокирован моей выходкой, кто-то обескуражен, но большинство ребят вообще не могли понять, из-за чего разгорелся сыр-бор. Глаза Колчиной метались считанные секунды, наконец, наткнулись на дверь. Она издала какой-то хлюпающий звук, и, дважды споткнувшись о поставленные в проходе между партами сумки, едва не упав, неловко выбежала из класса под пронзительное улюлюканье школьного звонка.
– Ну, маэстро, вот это змея! – восхищенно протянул Антонов.
– Как тебе не стыдно, Борисова?! – гневно обратилась ко мне Вера Еременко и, оббежав всех глазами, сказала: – Нужно классное собрание, – и замолчала: на пороге стояла англичанка – Зоя Ивановна.
– Гуд афтэнун! – сказала та, с любопытством оглядывая возбужденные лица, и добавила: – Я не помешаю? Кстати, был звонок.
Тут