громко, с отчаянием произнесла я.
– Все в порядке, – отреагировала сестра Хоу. Вынув миниатюрную рацию, она вызвала подмогу. Через миг у койки уже стояли два рослых парня-санитара – англичанин с бритой головой и серьгой в ухе и худой, изящный сикх.
– Мне так стыдно, извините, пожалуйста, – выдавила я, когда санитары помогали мне сесть.
– Не волнуйся из-за пустяков, дорогуша, – отозвался бритоголовый. – Ничего тут такого, совершенно естественная вещь.
– Со мной такого никогда не было, – бормотала я, пока они поднимали меня с мокрого ложа и пересаживали в кресло-каталку. Больничная рубашка облепила меня.
– Правда, первый раз? – переспросил бритоголовый. – Ну, тебе просто здорово повезло. Вон, взгляни на моего дружка. Он постоянно писает в штаны, представляешь?
– Не слушайте моего коллегу, – отреагировал сикх. – Вечно болтает всякую ерунду.
– Коллегу! – возмутился бритоголовый. – Я-то считал, что мы друзья.
– И потому обвинил меня в том, что я писаю в штаны? – парировал сикх, толкая мое кресло вперед. Бритоголовый шел рядом, и они продолжали перекидываться репликами.
– У вас, сикхов, с этим проблема – никакого чувства юмора.
– Да я только и делаю, что смеюсь – если слышу что-то смешное. Но только не над глупыми шутками всяких грубиянов…
– Ты что, назвал меня грубияном?
– Нет, я о грубиянах вообще. Так что, пожалуйста, не принимай на свой счет…
– Но ты посмотрел в мою сторону… И ты делаешь уж очень широкие обобщения.
– Нет, это ты делаешь слишком широкие обобщения, – поправил его сикх.
– Знаешь, кем себя воображает мой приятель… ах, простите, коллега? – обратился ко мне бритоголовый. – Сраным Генри Хиггинсом[15].
– Ну почему англичане не учат своих детей культурно разговаривать? – вопросил сикх.
– Заткнись.
Они напоминали пару ворчливых супругов в комедийном сериале – из тех, что идут без перерыва по двадцать лет. Но в то же время я отдавала себе отчет, что вся их перебранка затеяна, чтобы помочь мне – ради того, чтобы я отвлеклась пережитого унижения и перестала ощущать себя беспомощным младенцем, намочившим пеленки.
Когда мы добрались до ванной комнаты, санитары помогли мне встать, прислонили к раковине и поддерживали, пока не пришла няня. Как только она показалась, парни удалились. Няня оказалась крупной веселой женщиной лет сорока восьми, судя по акценту – уроженка Йоркшира. Она проворно сняла с меня мокрую ночную рубашку.
– Сейчас быстренько все сделаем, помоемся, – приговаривала она, наполняя ванну теплой водой. Над раковиной висело зеркало. Я взглянула в него и обмерла. Женщина, которая смотрела на меня, смахивала на жертву домашнего насилия. Ее нос – сплошь покрытый полосками пластыря – раздулся, став вдвое толще и вдобавок синевато-фиолетовым. Бледные веки опухли, вокруг глаз черные круги.
– При травмах носа вид всегда жутковатый, но на самом деле ничего страшного. – Няня сразу заметила мою оторопь. –