сострадание, понимание и бескорыстие. Мы с Шарлем вместе потеряли ребенка – худшее испытание для пары. И Шарль был рядом со мной, когда я скатывалась в пучину безумия. Вот настоящий мужчина. А не какой-то обиженный юноша с ограниченным взглядом на сложности…
Я потянулся за свитером и курткой.
– Я больше не буду отнимать у тебя время.
Я вышел за дверь и спустился по лестнице, ни разу не обернувшись, чтобы проверить, смотрит ли она, как я ухожу из ее жизни.
Следующим вечером я ехал на поезде в Венецию. Семнадцать часов пути. Чтобы сэкономить, я не стал покупать спальное место в вагоне второго класса, как и плацкарту. На остановке в Тулоне, когда рассвет очертил небо и разлился по чернильным водам Средиземного моря, меня разбудила пожилая пара, новые пассажиры, недовольные тем, что я разлегся на их местах. Купе оказалось зарезервированным. Как и все остальные. Вагон-ресторан еще не открыли, да и в любом случае такие траты не вписывались в мой бюджет. Следующие пять часов пути на восток я провел в коридоре вагона, устроившись на полу и подложив под спину рюкзак. Я убеждал себя в том, что мой уход из жизни Изабель полностью оправдан; что она использовала меня все это время. Уже потом, много позже, я понял одну важную вещь: совершая что-то по глупости, мы зачастую переписываем сюжетную линию, чтобы с ней жилось удобнее. Но чем больше я пытался исказить повествование, оправдывая свою выходку, тем яснее осознавал, что уклоняюсь от сути вопроса. Наконец я решил отвлечься, достал из рюкзака очередной роман и погрузился в чтение.
«Мадам Бовари». Изабель была так права насчет Флобера. Разрушитель формы, он создал новую литературную группу, написав первый роман о бытовой скуке. Шарль Бовари, грустный провинциальный маменькин сынок. Зануда. Шарль, муж Изабель, – преуспевающий столичный финансист. Они вместе нашли любовь. Вместе зачали ребенка. Потом вместе пережили трагедию, какую не могли и вообразить. А я катком прошелся по ее горю. Гордость глупца. Отсутствие душевной тонкости красноречиво говорило о моей незрелости.
Итальянские пограничники зашли в поезд в Вентимилье. Один из них стрельнул у меня сигарету после того, как шлепнул отметку в мой паспорт. А между тем у меня в голове вырисовывался план. Сойти здесь. Следующим поездом пересечь границу в обратном направлении. Вернуться в Париж поздно вечером, но прежде выйти на час в Лионе, чтобы позвонить Изабель и вымолить прощение.
От Лиона до Парижа пять часов на поезде. Я бы вернулся в пятый округ до полуночи. Рухнул в постель. Проспал глубоким сном раскаявшегося, искупившего вину. Утром я бы отправился в Le Select и завис там бесцельно на несколько часов. А ровно в пять пополудни уже набирал код на двери дома 9 по улице Бернара Палисси. И снова оказался бы в прощающих объятиях Изабель.
Что заставило меня отказаться от этого плана и не исправить ущерб до того, как его усугубит расстояние? Как бы отчаянно мне ни хотелось спрыгнуть с поезда и помчаться в Париж, мои представления об Изабель, пусть и ограниченные чудесными контурами ее тела, подсказывали, что такой поступок выставит меня эмоционально зависимым подростком. Тем