очень понравился ему Голицынский приёмыш. Самолично его экзаменовал, а потом целовал и по плечам хлопал. Приказал выдать ему паспорт, как дворянскому сыну, поименовав Александром Бековичем-Черкасским – по месту, где нашли его – и отправить вместе с другими боярскими детьми на учебу в далекую италийскую землю, в город Венецию.
Грустно было тогда Марии. Завидовала Александру, сетовала на женское своё естество. Ах, как бы хотела она поехать в далёкую Италию, постигать неведомые науки.
Увидел как-то батюшка её понуро сидящей на подоконнике, спросил:
– Что притихла, Марьюшка? Не больна ли?
У неё вдруг губы затряслись и слезы градом. Борис Алексеевич опешил.
– Да что с тобой? Нянька, доктора!
– Батюшка, пошлите за границу, учиться хочу, – еле выговорила сквозь рыдания.
– Что?!
Уж и хохотал Борис Алексеевич, аж цветные стёкла в окошке позвякивали.
– Нянька, забери ее. Пусть доктор посмотрит, нет ли жара, да даст чего успокоительного. Ну, дочка, ну, учудила!
Но после этого случая перестал гнать Марию из своей книжной комнаты, где рядами стояли тяжелые фолианты. А иногда даже сажал рядом в креслице и читал нараспев латинские вирши, называл по-русски незнакомые ей слова.
Александр перед отъездом сказал ей странное:
– Я письма буду князю-батюшке писать, а тебе поклонов особых слать не буду, невместно это. Ты меня жди.
Она не поняла:
– Почему «жди»? Мы тебя все ждать будем. А почему поклоны невместно?
Он стоял, красный, насупленный, и молчал. Потом протянул что-то на потной ладони. Взяла – серебряный перстенёк, два голубка клюют бирюзовый камешек.
Мария улыбнулась.
– Какой баский, – залюбовалась.
– Меня три года не будет, ты меня помни.
– Ой, какой ты смешной. Как же мне не помнить, ты же мне брат названный.
Тут с Сашей совсем что-то непонятное сделалось, и Мария убежала в поварню помогать пирожки ему в дорогу стряпать.
Уехал Саша, и очень скучно без него стало. И на качелях качаться не хотелось, и на лодке по пруду кататься. Даже Зорьку свою любимую Мария забыла, напрасно та перебирала коваными копытами, звала звонким ржанием хозяйку.
Часто сидела она теперь на самом высоком окне, под крышей терема, смотрела на туманный горизонт, на облака. Грезились ей большие корабли с надутыми парусами, как в батюшкиной книге. А на носу самого большого корабля стоял ладный капитан с чёрными развевающимися волосами в алом заморском кафтане и смотрел в подзорную трубу, и командовал пушкам стрелять, и плыл отважно всё вперёд и вперёд…
Вскоре князю Голицыну пришлось отбыть из Москвы по государевой службе надолго. И, вняв сетованиям няни и советам доктора, отправил он дочь в Никольское, старинную свою вотчину.
Она не прекословила, только попросила позволения книг с собой взять. Книг батюшка дал без ограничения и француза-учителя с ней отправил, а потом и лекаря своего, голландца Кольпа, вдогон послал.
Хорошо в Никольском.