мира, о котором должен писать».
– Но шоу Брауна никак нельзя назвать реальным миром, – возразила я.
– В нем реальности куда больше, чем в преподавании азов сочинения чопорным дамочкам из Брин-Мора.
– Эй, полегче! – воскликнула я, выпускница Брин-Морского колледжа.
– Ты знаешь, что я имел в виду, Эс.
– Да… что я чопорная дамочка, удел которой – выйти замуж за унылого банкира и поселиться в каком-нибудь респектабельном пригороде Филадельфии…
Что говорить, именно такую жизнь планировали для меня родители. Но я вовсе к ней не стремилась. Когда в сорок третьем я окончила Брин-Морский колледж, мать и отец надеялись, что я выйду замуж за моего тогдашнего ухажера – выпускника Хаверфордского колледжа по имени Гораций Кауэтт. Его только что приняли в юридическую школу Ю. Пенн, и он сделал мне предложение. Но хотя Гораций и не был таким же чопорным и солидным, как его имя (на самом деле он был довольно начитанным парнем и даже писал вполне приличные стихи для хаверфордского литературного журнала), я все-таки не была готова к брачному заточению – к тому же с человеком, который мне нравился, но и только. Страсти к нему я не испытывала. Как бы то ни было, я не собиралась тратить свои молодые годы на старую унылую Филадельфию, поскольку у меня были виды на город, расположенный в девяноста милях севернее. И никто не мог остановить меня на пути к Нью-Йорку.
Как и следовало ожидать, родители всячески пытались препятствовать моему переезду. Когда я – недели за три до окончания колледжа – объявила о том, что мне предложили работу стажером в журнале «Лайф», они пришли в ужас. Я приехала домой на уикэнд (специально объявить им новость о предложенной мне работе и сообщить о том, что не выйду замуж за Горация). Минут через десять после начала разговора накал страстей в нашем семействе достиг точки кипения.
– Я не позволю, чтобы моя дочь жила сама по себе в этом продажном, вульгарном городе, – провозгласил мой отец.
– Нью-Йорк вряд ли можно назвать вульгарным, а журнал «Лайф» – это не «Конфиденшл», – возразила я, имея в виду скандальную желтую газету того времени. – Я-то думала, вы порадуетесь за меня. «Лайф» принимает лишь по десять стажеров в год. Это невероятно престижное предложение.
– И все равно отец прав, – сказала мать. – Нью-Йорк – это не место для молодой женщины без семьи.
– Разве Эрик не моя семья?
– Твоего брата нельзя считать образцом морали, – ответил отец.
– И что это значит? – разозлилась я.
Отец вдруг зарделся, но скрыл свое смущение за отговоркой:
– Не важно, что это значит. Главное то, что я просто не позволю тебе жить на Манхэттене.
– Мне двадцать два года, отец.
– Дело не в этом.
– Ты не имеешь никакого права диктовать, что мне можно и чего нельзя.
– Не груби отцу, – одернула меня мать. – И я должна сказать тебе, что ты совершаешь непоправимую ошибку, отказываясь выйти