как Итка этим утром над несчастной кашей, пока произносил обрядовую речь. В память врезалось спокойное и бледное, словно луна, лицо его матери, на котором лежала тень облегчения – так сказала бабушка Берта по дороге домой.
Голубь испуганно встрепенулся, почувствовав дребезжание – наверное, Гисла хлопнула дверью, – и Итка отпустила птицу. Потом стерла написанное пальцем и убрала листок, снова сложив его вчетверо и спрятав на груди. «Сначала отец, – сказала себе Итка, – отец и убийцы Войцеха». У нее еще оставалось время до шестнадцатилетия – достаточно времени, чтобы найти хоть что-нибудь. Только бы Гашек поскорее оправился.
Много дней спустя, в поздний час, когда уже горели звезды, за стеной послышались приглушенные стоны. «Не сорвал бы повязку», – подумала Итка и повернулась на бок, прикрыв ладонями уши.
В доме Гислы путники прожили около месяца. Рыжебородый Гашек с каждым днем все меньше вспоминал о ране и все больше времени проводил наедине с Летой. Итка помогала хозяйке, чем могла, чтобы занять руки и, что важнее, голову. Не хотела, чтобы оставалось время смотреть в сторону леса. Но в темноте он все равно находил Итку. Он говорил с ней, и голос его не удавалось заглушить ни ладонями, ни любой из знакомых колыбельных.
Чаще всего Итка слышала лисицу. Та с недавних пор повадилась таскать у Гислы кур по ночам, а пса прибили вместе с хозяином дома, и помешать хищнице оказалось некому. Итка горько сожалела, что не умеет ставить ловушки.
Лисица постоянно испытывала голод, и когда сознание начинало путаться, Итка понимала, что нужно закрыться в сарае и переждать неприятный приступ. Гисла издалека наблюдала за тем, как гостья нетвердой походкой добирается до укрытия и пропадает на час-другой, а из сарая слышатся только шорохи и – иногда – тихие, глухие всхлипы. Она ничего не делала и не говорила, пока однажды лисица не пришла средь бела дня.
– Ей больно, – шепнула Гисла, когда они вдвоем затаились, наблюдая, как хищница жадно пожирает курицу и не обращает внимания на хаос, порожденный в птичнике ее появлением.
Итка кивнула. У лисицы изо рта лилась кровавая слюна. Когда животное подняло глаза с расширенными зрачками, Итка не успела испугаться – ее захватил неутолимый, всепоглощающий голод.
Итка рванулась вперед, но Гисла удержала ее, ударила по лицу, потом еще раз, сильно, наотмашь и встряхнула за плечи.
– Перестань! Хватит с нее! Хватит с тебя! Отпусти! – кричала женщина, продолжая отчаянно колотить ее, пока Итка вдруг не остановила ее руку у самого лица.
Гисла внимательно заглянула ей в глаза: взгляд прояснился, боль в голове и животе отпустила.
– Спасибо, – сказала Итка, разжав кулак, – теперь… я… должна уйти.
Гисла выдохнула и облокотилась на стену курятника, чтобы устоять на ногах, но Итка этого уже не увидела – она встала на колени рядом с лисицей и кровавой лужей, которую та оставила от несчастной жертвы. «Твоя сестра однажды спасла мне жизнь, – обратилась Итка, не произнеся ни слова вслух, – и я тебе помогу».
Дикая