сомкнулись ее зубы и заходили ходуном желваки.
Дорога опять сузилась, последние ухоженные садики окончательно скрылись из виду. Они проехали мимо островка мертвых тисов, и по обеим сторонам возникло плоское заболоченное пространство. Бесконечную пустоту разнообразили небольшие коричневые бугорки и клочки кустарников и колючего дрока. Грязные медные ручьи змеились по открытым полям, и дикая коричневая трава росла по обе стороны оград, пытаясь предъявить свои права на изрытую глубокими колеями Пит-роуд[43]. Сама дорога была покрыта слоем угольной пыли, в которой колеса оставляли следы, будто на негативе свежевыпавшего снега.
Такси, сотрясаясь на выбоинах, неторопливо повернуло. Вдали простиралось море громадных черных насыпей, холмов, выглядевших так, будто жизнь в них выжжена дотла. Они закрывали линию горизонта, а за ними не было ничего, словно такси добралось до края земли. На выжженные холмы падали отблески солнечных лучей, а ветер сдувал с вершин черные вихрящиеся клубы, точно с гигантских куч пыли, которые вытряхнули из пылесоса. Вскоре в зеленовато-коричневом воздухе появился темный, едкий привкус, металлический и резкий, какой ощущается, когда притронешься языком к электродам севшей батарейки. Они сделали еще один поворот, и сломанная изгородь закончилась большой автомобильной парковкой. В конце парковки стояла высокая кирпичная стена со старыми железными воротами, закрытыми и запертыми на навесной замок с цепью. Будка охранника у ворот наклонилась под странным углом, а ее крыша густо заросла сорняками. Шахта была закрыта. На фанерном ограждении кто-то написал «Тори, идите на хуй». Казалось, что шахта закрыта навсегда.
Напротив ворот стояло невысокое бетонное сооружение без окон. Из него выходили десятки мужчин, собирались мрачными группками на Пит-роуд. Могло показаться, что эти люди выходят из церкви, но, когда рычание дизеля приблизилось, они все, как один, повернулись. Шахтеры прервали разговоры и прищурились, чтобы получше рассмотреть такси. На всех были одинаковые черные спецовки, они держали большие янтарные кружки и покуривали сигареты. У шахтеров были умытые лица и розовые руки, которые словно забыли о работе. Кроме этих людей, ничего чистого на протяжении нескольких миль не встречалось, и в этом, казалось, было что-то ущербное. Шахтеры неохотно расступились и пропустили машину. Лик смотрел на них, они смотрели на Лика. У него засосало под ложечкой. У всех мужчин был взгляд его матери.
Поселок возник перед ними неожиданно. Узкая пыльная дорога впереди резко упиралась в склон невысокого коричневого холма. Каждая из трех или четырех маленьких улочек, из которых и состоял поселок, горизонтально ответвлялась от главной дороги. Дома с пологими крышами, квадратные и приземистые, стояли тесными рядами. Перед каждым домом – невыразительные садики под одну гребенку, каждый садик рассечен идентичными белыми бельевыми веревками, натянутыми на серые столбы. Поселок здесь окружало торфяное болото, а на востоке землю в поисках угля разрыли, и она