мне, вселяло в меня уверенность: я смогу воплотить их мечты.
Однако на слова Кауи я лишь пожал плечами:
– Да он вечно на меня злится. Я думал, если позволю ему меня отлупить, он успокоится.
– У Дина это не очень-то получается, – фыркнула Кауи.
– Что именно?
– Успокаиваться.
Вдруг раздался дикий крик, такой, что сразу понимаешь: дело плохо, и мы с Кауи замолчали и остановились. К нам из-за дома Скайлера медленно направлялся Дин, без футболки, смуглая кожа блестит, с ним Скайлер, их плечи соприкасались. Скайлер держался за руку, обмотанную футболкой моего брата. Я почуял новый, черный запах, почти как после петард, горелая бумага, но более сладкий и дымный, примерно как от копченой свиньи. Скайлер зажмурился, у него текли слезы, он стонал, брат его успокаивал – все будет хорошо, – за ними плелся Джеймс с таким видом, будто его вот-вот стошнит.
Все родители смолкли, вечеринка тоже.
– Он пытался ее выбросить, но фитиль был слишком короткий, – пояснил Дин.
Скайлер дрожал, как вышедшая из реки лошадь.
Дин что-то прошептал Скайлеру, Скайлер покачал головой. Но Дин все равно отвернул футболку и показал нам нечто, похожее на руку, три пальца белые и дергаются, два нет, желтые куски и клочья кожи, осколки костей, серые на свету. В нос нам снова ударил сладкий запах свинины. Люди зафыркали и отвернулись.
Потом снова зазвучали голоса, громко, нервно, брякнули чьи-то ключи, я же шагнул вперед, дотронулся до руки Скайлера, я сам не знал, что делаю, даже Дин удивился: “Ты чего?” – но я не ответил, потому что меня переполняло – я чувствовал, как колется растущая на газонах трава, точно это моя кожа, как хлопают крылья ночной птицы, точно это я лечу, как деревья со скрипом всасывают запах петард, точно листья – мои легкие, как бьется сердце у всех собравшихся на вечеринке.
Я прикоснулся к руке Скайлера, провел пальцами по осколкам кости, ошметкам кожи. Наши руки притянуло как магнитом, между ними возникло тепло. Но тут подошел папа Скайлера, оттолкнул меня, прикрыл руку сына футболкой, хотя ладонь уже заживала, клянусь, рваная кожа затягивалась, кости срастались, я сам видел, ему стало лучше. Голова моя словно наполнилась гелием или другим газом, как будто я слишком долго бежал слишком быстро. Я отступил на шаг, попытался было опереться на раскладной столик с макаронным салатом и мусуби[25], но промазал мимо столешницы, коснулся ладонью воздуха и второй раз за вечер очутился задницей на земле.
Оттуда я наблюдал, как двое отцов сажают Скайлера в джип. Одновременно хлопнули двери, с ревом и урчанием завелся мотор, а издалека доносилось бах-бах-бах.
– Очнись. – Кауи толкнула меня в плечо, позвала меня несколько раз, пока я не пришел в себя. Кто знает, сколько я так просидел. – Что ты сделал?
Мне хотелось ответить, но веки отяжелели, а заставить челюсти разомкнуться было не легче, чем открыть дверь холодильника с помощью слизняка. Тем более я и сам точно не знал, что сделал. Помнил лишь, что почувствовал руку Скайлера, то, как она хочет поправиться, и я