дня наведываемся. Глухо». (Он ещё и глумиться над нами вздумал в открытую?) Выдал каждому по «чучарке» – рыбке-наживке (смешно, звучит как «сучарка»). А сам леску на палец намотал:
– Это вам, рыгам спиннинги нужны, а настоящие рыбари добычу «очком» просекают.
– Поня-атна-а… (понятно, что удочки пришлось по всему Уйскому собирать, все четыре)
Я вам не скажу за всю Одессу, но немного про «самого главного удильщика» обмолвлюсь – это мой второй в жизни выход на водянистого зверя. А первый лет в 11-12 был: дядька взял с собой на великах на Второе озеро. Это которое сразу за Первым, но перед Третьим и Четвёртым озёрами (вот умели же наши предки давать красивые имена топографическим объектам). В дороге мы попали под проливной дождь и влезли в грязь по самые ступицы. Пришлось велики на себе тащить. А у меня «Салют» складной – чугунный! А когда до места всё же добрались, я на шквальном ветру ещё и лески удочек запутал. Отлично оттопырились! На всю оставшуюся жизнь воспоминаний и беспредельной любви к рыбалке. С тех пор я в ней ценю лишь единственный момент: «Наливай!» И понятно, что все тонкости рыбацкой науки для меня – лес дремучий. Надежда только на «дуракам везёт».
«Ловись, фиша, большая и ещё побольше!» [55] – сидим, вяло болтаем ногами и языками. Рыбачим, короче. Моя «сучарка» всё время норовит под лодку спрятаться. Я её забрасываю со всей дури невесть куда, а она опять к боту возвращается:
– Ручная?
– Она в тень лодки лезет, дурень. Закинь так, чтоб она лодку из виду потеряла. (Это он сейчас с кем разговаривал?)
– Сам ты дурень. Откуда мне знать, что она там себе думает и куда смотрит?
Чех видит: перед ним полный пасахерос сухопутный – «пассажир мандариновой травы» [56]. Ладно, показал, что с этой глупой жердью в руке делать: кому бросать, обо что мотать и куда дёргать. Ухмыляется, сука, довольный… блин, посмотрел бы ты, товарищ, на себя со стороны [57]. Пока пререкались да «сучарку» от бота отгоняли, у него палец клюнул. Да так, что мы поняли – крупняк! Боролись за добычу все вместе, в меру способностей: чех пальцем подманивал зверюгу, а Марик выполнял все команды «оперирующего доктора»:
– Подсачек.
– Йес, сэр!
– Дубинку.
– Йес, сэр!
– Пина-коладу?
– О-у-йес, сэр!
Я же прыгал по лодке, дико кричал и улюлюкал: от радости и страха одновременно. Я выл белугой [58] и раненой матерью-моржихой (тоже одновременно), играл на тимпанах и маракасах (за «очо песос»). Призывая на помощь всех морских богов и Отцов с «носа корабля» в свидетели. То есть оказывал максимально возможное содействие процессу. Зрелище для моей разболтанной неустойчивой психики, конечно, доложу вам: когда «Доктор Рыбатов» [59] палкой по башке во-о-от такую рыбятину дубасил: барракуда-то под метр длиной! Пыздэ-эсь!
Едва улеглись треволнения, как и моя удочка затрещала. Пока я «А!», мне рыба «Х… на!» Мастер снастей и подкормок что-то кричит мне сквозь плотную адреналиновую пелену на своём чешско-рыбацком,