жизни – думать мысли в своей голове», проговорилась, что «мне тут не слишком хорошо, так что я стараюсь себя чем-то занять». Папа, ведомый своею искренней добротой души, начал меня активно утешать, даже потрогал за голову. Он разволновался, хотя совершенно не понимал, от чего.
А я? А я рухнула с постамента закаленной страданием стали в свои пятнадцать лет. В свои …пятнадцать! Лет! И услышала совершенно иначе то, о чем говорила вчера с Сашей, и что говорил сегодня Роман.
Я почувствовала – насколько рано происходит то, что происходит. Насколько быстро происходит то, что происходит. Насколько оно отличается от всего в моей жизни. Насколько оно важно и нужно, что невозможно отказаться ни от одного вдоха. А еще я почувствовала, что Александру восемнадцать. Да, без месяца девятнадцать. Но – пусть хоть девятнадцать. Только девятнадцать. Что он так же, как и я, не знает, что творит. Что он так же, как и я, дезориентирован, что он не мудрый и всеведущий проводник, взявший меня на руки… Что он влюбленный парень. Снабженный головой и мозгом, умеющий ими пользоваться, да. Что он ответственный, серьезный. Но он такой же щегол-слеток, как и я. Да, перетряхивания жизнью взрослят. Да, молодость не равна глупости. Но у молодости нету опыта и прошлого, она ни на чем не стоит.
Я ощутила – как мне страшно, как ему страшно. Я иначе поняла сегодняшний его сумасшедший взгляд на кухне. Я почувствовала, какие временные отрезки могут быть у нас впереди… И мне стало не по себе. Ведь так не бывает, что «пока смерть не разлучит вас». Ведь у всего есть точки начала и точка конца. И если вот это вот – моя точка начала, то какой огромный кусок жизни я отрезаю. А мне не надо другого! Я хочу только то, что происходит, только! Я хочу к нему, его, с ним. Но это – океан, а я только-только научилась обращаться с веслом. И я не могу положиться на него, сказав внутренне «веди меня, о мой Исильдур». Нет! Он ровно так же ничего не умеет и не знает. Он чуть больше умеет. Но чего не умеет – сопоставимо.
Я вышла с кухни в глубоком пригрузе. Я ушла к себе, включила «Дождевого Пса» и легла думать. Но думать не получалось. Шторы были слишком желтые. Время текло слишком медленно. Моя любовь была только в моем сознании, а все мои чувства были в процессе перерасчета алгоритмов действия.
Я дожила до девяти часов вечера, подняла себя с кровати, перещелкнула плейлист на «Хаотичную Симметрию», надела благополучие нравственно богатого и утонченного подростка, взяла собаку и ушла гулять с ней. Я спустилась в лифте, запихивая рубашку в джинсы, подтянула перед подъездной металлической дверью ремень на одну дырочку и вышла в благоухающий липами теплый летний вечер. Завернула за угол и увидела на скамейке, той самой, Александра. Я подошла к нему, он молча меня сгреб рукой. А я сидела и таращила глаза в пустоту, пока Бобка обнюхивала счастливо и бесповодково близлежащие кусты.
– Саша, мне же пятнадцать! Я сейчас поняла, что мне пятнадцать, а тебе восемнадцать. Что это первая любовь. Что мы оба желтоклювые птенцы. Что про таких,