и целых три дня просидел здесь без движения. Тут-то, в самом центре разыгравшейся непогоды, его и охватило безумное желание вернуться в берлогу к Ниве и тесно к нему прижаться, хотя Нива и лежал как мертвый. В его памяти вставали такие яркие воспоминания об их странной дружбе, совместных скитаниях по лесам и по долам, об их радостях и скорбях в те дни и месяцы, когда они, точно два брата, вместе и боролись друг с другом, и пировали! И в то время как он об этом грезил, сидя в своем темном углублении под буреломом, его все больше и больше засыпало снегом.
Ему снился Чаллонер, его бывший хозяин, в те счастливые, веселые дни, когда он был еще маленьким щеночком, снился Нива, когда его лишили матери и осиротелым принесли тогда к озеру на стоянку, и все то, что они потом пережили вместе; снилось ему также и то, как он потерял потом хозяина и как странны и полны волнений были их приключения в лесу; и еще он видел, как Нива запрятался в берлогу и в ней заснул. Этого уж он никак не мог объяснить себе даже в грезах. Пробуждаясь и прислушиваясь к буре, он недоумевал, почему именно Нива как-то сразу вдруг перестал ходить вместе с ним на охоту, а вместо этого свернулся шариком и заснул так крепко, что Мики никак не мог его разбудить. И в течение долгих часов этих трех суток бури голод подтачивал его жизненные силы все-таки больше, чем сознание одиночества. И когда наутро четвертого дня он выбрался наконец из своей засады, то его ребра уже выдавались наружу, а глаза подернулись красноватой пленкой. Он поглядел на юг, потом на восток и заскулил. В этот день он прошел целые десять миль, утопая по самый живот в снегу, до того места, где покоился в берлоге Нива. На этот раз солнце уже горело ослепительным огненным шаром. Оно было так ярко, что от блеска снега кололо ему глаза, а красноватая пленка на них сделалась еще краснее. Но к тому времени, как он стал приближаться к концу своего пути, на западе уже догорала одна только холодная, оранжевая полоса. Когда же он наконец добрался до того самого места, где Нива нашел для себя берлогу, то над вершинами деревьев стали уже сгущаться сумерки. Но никакой берлоги там уже не оказалось. Все было покрыто чудовищным снежным заносом. Все овраги, скалы и кусты были засыпаны под один общий уровень. В том месте, куда должно было выходить устье пещеры, находился только громадный сугроб в десять футов толщиною.
Озябший и голодный, похудевший после долгих дней и ночей, когда ничего не пришлось поесть, потеряв последнюю надежду на то, чтобы повидать друга, которого погребли под собою безжалостные снежные громады, Мики повернул назад и побрел по своему же собственному следу. Ему теперь не оставалось больше ничего другого, как только искать свое же прежнее логовище под буреломом, и он уже не чувствовал и в себе самом того веселого друга и брата, каким он был до сих пор для медведя Нивы. Ноги у него болели и кровоточили. Но он все-таки шел. Показались звезды. При их бледном свете ночь казалась жутко белой; было холодно, невероятно холодно. Стали трещать деревья. Время от времени раздавались звуки,