от концепции к источнику. Такая методология не только не может быть признана “в основном правильной”, но ее нельзя вообще признать научной» [15, 327].
Сама личность основоположника «скептической школы» М.Т. Каченовского в описании А.Г. Кузьмина могла вызвать антипатию у читателя: нерусский («выходец из греческой мещанской семьи Качони»), не получивший «сколько-нибудь систематического образования», окруженный столь же малообразованной нерусской публикой в частной жизни («М. Каченовского окружали не немцы-ученые, а немцы, занятые на русской государственной службе»), оказавшийся главой кафедры русской истории в Московском университете случайно («необходимость читать лекции для студентов побудила его более основательно войти в предмет»), не оставивший «сколько-нибудь серьезных исследований» («Свою концепцию он изложил в незаконченных этюдах о кожаных деньгах и Русской правде и в лекции “О баснословном времени в Российской истории”. К ним можно добавить студенческие опусы учеников Каченовского»). «Не обогатил науку Каченовский и сколько-нибудь существенными наблюдениями и фактами: он брал их в готовом виде у своих предшественников и современников» [15, 313–315]. Характеристика убийственная, но справедливая (достаточно вспомнить оценки знавших М.Т. Каченовского А.С. Пушкина и С.М. Соловьева). Метод М.Т. Каченовского для А.Г. Кузьмина неприемлем, поскольку главный русский скептик «отдает решительное предпочтение некому абстрактному “духу времени”, оторванному от источника. Субъективный фактор – собственное представление о времени – он ставит выше объективного: источника» [15, 317]. «Концепция Каченовского сводилась к отрицанию всего киевского периода русской истории. Он полагал, что все письменные памятники о киевском времени являются в действительности новгородскими сочинениями конца XIII–XIV веков, написанными под влиянием западных, преимущественно германских памятников. Реальная русская история, по его мнению, могла начинаться лишь с XIII–XIV вв., когда Новгород устанавливает связи с Ганзой и получает возможность приобщиться к германской цивилизации» [15, 315]. Естественно, подобные странные взгляды не могли иметь много «усердных защитников», а само название скептиков первой половины XIX в. «школой» М.Т. Каченовского условно – «это лишь студенческие работы его учеников по Московскому университету. Они были написаны по заданным темам и практически с готовыми ответами. Большинство их было опубликовано М. Каченовским как своего рода “пробные шары” и начинены они были идеями, мыслями и даже фактами, взятыми из лекций М. Каченовского. “Школа” и существовала только до тех пор, пока ученики М. Каченовского оставались студентами. Для большинства из них занятия историей кончились с окончанием университета, а Н.В. Станкевич об увлечениях своего профессора вспоминал не без иронии. Лишь один из учеников М. Каченовского заслуживает серьезного внимания – это брат П. Строева – Сергей, писавший под именем Скромненко» [15, 322]. Да и тот, опубликовав в 19–20 лет свои студенческие работы, написанные в духе