и его молодая жена Маруська, тьфу ты, Мария… – оглянулся. – А музыка где?
– Дай хоть поесть, зараза! – обиделся баянист Костя.
Лешка кружил Марусю в вальсе и уже не мог сдерживать гордости, все улыбался, как ненормальный, – теперь она только его, Лешкина. Ни у кого такой красавицы нет! Ни у кого! Белое платье – волнами, волнами, черные глаза сияют и жгут, косы под фатой расплелись – вот так бы лицом в них, чтобы голова закружилась.
– Маруся…
– Бежим, – прошептала, и они рванули из клуба прежде, чем Ганя с Орысей наконец договорились о том, как им спасать молодых от надоевших гостей.
Из клуба в ночь вылетели две счастливые птахи – Марусино платье белое, как крылья, трепещет, Лешкин пиджак полами хлопает. Остановились, обнялись – нет Ракитного, как на небо попали: ночь зарисовала черным хаты и подворья, свет в окнах – как звезды в той черноте без конца и края. Вот так бы и идти по этому небу невесть куда без остановки.
Маруся рассмеялась, схватила Лешку за руку.
– Ко мне…
– Погоди! – Растерялся не на шутку. – Маруся… Не положено так… Жена к мужу в дом должна идти. Обычай.
– А что нам обычай? – И в глаза ему. В глаза. Жжет.
– Мать постель новую постелила…
– И моя мама постелила, – знай тянет за руку.
Лешке словно кто вилы под ребра, – заупрямился.
– Не пойду! Село засмеет, – на Марусю сердится.
«Вот соглашусь сейчас – всю жизнь будет меня на поводу водить», – думает, на молодую жену смотрит, и нет ему белого, нет платья свадебного, фаты пышной, только черное, черное – глаза, волосы… И красное – губы, намысто… На кораллы глянул, дух захватило. Лишние они ему. Камень на шее.
Подошла ближе, губами к Лешкиным губам припала, оторвалась.
– Если скажешь, что сам так захотел, никто не посмеет.
– Так я не хочу, – уже неуверенно.
– Меня не хочешь?
– Хочу! Так хочу, что и не утерпеть, – шепчет, словно кипяток разливает.
– Так моя хата ближе, – рассмеялась. И побежала.
Где уж тут думы думать да про чужие смешки рассуждать. Пиджак на плечо закинул – и за белой фатой галопом.
И почему румынка с ранней весны до поздней осени никогда окна не закрывала? Кто знает. В комнатку вбежала, белую фату на подоконник кинула и замерла перед зеркалом. Прохладный ветер со двора фату развевает, словно кто-то с белым флагом в плен просится.
Усмехнулась. Платье белое стянула. А тут и Лешка на порог. Пиджак сбросил, с Маруси глаз не сводит.
А она в одной лишь комбинации – столбом перед зеркалом. Намысто пальцами перебирает, на Лешку в зеркале смотрит.
Нет! Он-то думал – иначе будет. Что вот он в комнату войдет, а она уже все с себя скинет и будет стоять посреди комнаты голая и прекрасная, точно греческая мраморная богиня, глаза опущены или наоборот – горят жарким огнем, но руки, руки непременно протянет к нему, словно будет просить – возьми меня, я твоя навеки, я так долго ждала тебя, невинность берегла. А он не будет мешкать! Быстро