платанам, посмотришь на стволы – вопрос в каждой ветке, слог за слогом, колотить ладонями по шкафу <…>
– Ну почему Карлуш?
невеста схватила Белоснежкиного гнома чтобы он перестал плясать, объяснить психологу который дал мне бумагу и карандаш что это не арбуз и не что-то вроде
– Это не арбуз и не что-то вроде
это Белоснежкин гном которого невеста отодвигает подальше
– Перестань его вертеть ты мне действуешь на нервы
она не разрешала мужу трогать, вот это муж, а это сын, а это машина с деревянными колесами, игрушка сына, у меня была большая машина, если вы не велите платанам замолчать я уйду <…>
там откуда не слышны голоса, душ тоже во дворе и всю ночь капли на цемент, лужица где осы в августе, открывается кран и мыло кладется на подоконник, то есть у моих родителей мыло лежало на подоконнике, у меня оно выдерживало одну секунду, а потом, ведь я был маленький и меня можно было не слушаться, соскальзывало на пол, схватить его скорее раньше чем осы, по воскресеньям они влетали в комнату через прореху в сетке натянутой на окно от которой волны становились в клеточку, а у папы кроме мыла
дезодорант, одеколон, мамин крем потихоньку, я подглядывал и папа переставал мылиться и смотрел на меня, что-то особенное в нарисованном человеке, не в папе, робость, стыд, страх как будто, психолог – овальную линию и стрелку, крем на ягодицах, на плечах, на груди
– Это твой отец?
сеньор Коусейру помог мне собрать чемодан, белье, тапочки, афиша где папа в вечернем платье о которой я и забыл что взял ее с собой сюда
– Ну почему Карлуш?
– Нет
– Ну почему папа?
сеньор Коусейру быстро свернул ее и засунул между рубашками, если я
– Ну почему папа?
папа нем как рыба, мне казалось, что он заговорит, но он нем
вы поговорите со мной папа скажите мне
я просыпался в Бику-да-Арейя от скрипа пружинного матраса за перегородкой, а потом мамина нога
потихоньку
ложилась на другую сонную ногу, бесконечная пауза и в это время лошади
море
сонная нога бесшумно отодвигалась, доска перегородки резко дергалась, голос моего отца
– Нет
– Ну почему папа?
и лошади и море или не море и не лошади, а шарканье маминых тапочек по полу после того, как пружины проскрипели снова, с досадой, я заметил, что она ушиблась о шкаф, мы все время ушибались о шкаф, наш дом то и дело на нас натыкался, поначалу удивленно, а потом и со злобой, обе руки хватались за колено, но прежде вырывалось
– У черт!
я слышал, как она спустилась с крыльца, руки на створке ворот, петли скрипят, ворота ходят туда-сюда, ни луны ни сосен, только чешуя прибоя, я заметил, что она странно дышит, ночная рубашка как-то съежилась, что-то белое колыхалось в воздухе и тогда я
– Не плачьте мама
это не море и не лошади, нос сморкается в рукав, руки обнимают и в то же время отталкивают меня
– Иди в дом простудишься дурашка
в конце концов все же обнимают, рубашка опять колышется,