подобно этому, отличается обилием нюансов, общество в целом имеет право…
Он не может позволить ей продолжать.
– Нет в этом случае никаких нюансов, – огрызается он.
– Общество в целом имеет право знать, – продолжает она, с приобретенной долгим опытом легкостью перекрикивая его, – что конкретно признаёт профессор Лури и за что ему выносится порицание.
Матабане:
– Если оно ему выносится.
– Если оно ему выносится. Мы не выполним свой долг, если не достигнем полного понимания ситуации, если не сможем с полной ясностью указать в наших рекомендациях, за что профессору Лури следует вынести порицание.
– Что касается понимания, доктор Рассул, то тут, я в этом уверен, мы достигли полной ясности. Вопрос в том, достиг ли ее профессор Лури.
– Совершенно верно. Вы очень точно выразили именно то, что я хотела сказать.
Самое умное в его положении – помалкивать, но нет, не получается.
– То, что происходит в моей голове, это мое дело, Фародиа, а отнюдь не ваше, – говорит он. – Вам же, если честно, нужна не та или иная реакция с моей стороны, а исповедь. Так вот, исповедоваться я не стану. Я сделал заявление, это мое право. Виновен по всем статьям. Таково мое заявление. Дальше этого я заходить не собираюсь.
– Господин председатель, я чувствую себя обязанной внести протест. Вопрос вышел за рамки обычных формальностей. Профессор Лури признает свою вину, но я спрашиваю себя, действительно ли он ее признает или просто делает вид в надежде, что его дело похоронят под грудой бумаг и забудут? Если он просто делает вид, я требую подвергнуть его самому суровому наказанию.
– Позвольте мне снова напомнить вам, доктор Рассул, – говорит Матабане, – что подвергать кого-либо наказанию – не наша прерогатива.
– В таком случае мы должны рекомендовать подвергнуть профессора Лури самому суровому наказанию. А именно – немедленному увольнению с лишением пенсии и любых привилегий.
– Дэвид? – Это голос Десмонда Суортса, до сей поры молчавшего. – Дэвид, уверены ли вы, что избрали наилучшую в вашей ситуации линию поведения? – Десмонд поворачивается к председателю. – Господин председатель, как я уже говорил в отсутствие профессора Лури, я считаю, что мы, члены университетского сообщества, не должны относиться к нашему коллеге как холодные формалисты. Дэвид, вы действительно не хотите попросить, чтобы мы отложили слушание, дав вам время подумать и, возможно, проконсультироваться с кем-либо?
– Зачем? О чем я должен думать?
– О серьезности вашего положения, которую вы, по-моему, не вполне осознаете. Если говорить откровенно, вы того и гляди лишитесь работы. А это в наше время не шутка.
– И что вы мне советуете? Убрать из моего тона то, что доктор Рассул именует тонким издевательством? Залиться слезами искреннего раскаяния? Этого будет довольно, чтобы уцелеть?
– Возможно, вам трудно в это поверить, Дэвид, но сидящие за этим столом вам не враги. Нам тоже случается переживать минуты слабости, каждому из