сбежать, я понимала. Черт, да принять его предложение – это, мать его, откровенно гениально. Если бы я просто опустила клинок, то смогла бы сохранить себе жизнь, металл и все остальное.
Я видела свою жизнь на раскрашенном алыми брызгами снегу. Я видела Кропотливого, усталого, сломанного – и по-прежнему готового сражаться. В битве, в пылу, в запахе пепла и песни магии я видела все.
Все… кроме призраков. Единственное место, где я от них свободна.
Я сглотнул ком. И отпустила.
Меч с лязгом упал на землю и замер среди талого снега.
– Умная девочка, – кивнул Кропотливый. – Для нас обоих все кончится хорошо.
– Нет, – отозвалась я, – только для меня.
Революционер сощурился.
– Ты ранена, девочка. У тебя никакой надежды меня победить.
– Верно. – Я полезла в карман, вытащила патрон. – Но остался один выстрел.
Провела по нему пальцем, по надписи «Геенна» и открыла барабан револьвера.
– А у тебя щит, который ты больше не можешь поднять.
Барабан захлопнулся со щелчком, разнесшемся в ночи эхом. Уши заполнило возбужденное шипение Какофонии, когда я подняла его и уставилась в прицел на старого, пузатого пьяницу, что чуть дважды меня сегодня не убил.
В это дуло смотрели множество мужчин и женщин. И лишь немногие уходили от него живыми. Большинство умирали, проклиная меня, вымещая ненависть и злость – отчасти вполне заслуженную, – пока их изъедало пламя и лед. Некоторые уходили, умоляя, бездумно повторяя слова пустого раскаяния, заранее заученные. Но я могла пересчитать по пальцам одной руки тех, кто смотрел так, как Кропотливый, тяжело дыша, с обвисшей, словно мертвая рыба, рукой, уставившись смерти прямо в латунную ухмылку.
В его взгляде не было ненависти, не было злости. Под слоем пота, крови и боли на полном лице читался лишь один вопрос.
А ты уверена, что все продумала от и до?
Так смотрели ровно три человека, включая Кропотливого.
Через три секунды уже двое из них были бы мертвы.
Я оттянула курок до щелчка. Крепче стиснула рукоять, чувствуя, как меж пальцев сочится пар. Ветер стих, и в тишине, что воцарилась вокруг, я слышала лишь то, как остывает на снегу кровь, и как старик терпеливо ждет, когда я его убью.
– Сэл?
И голос. До боли громкий.
– Это ты устроила такой жуткий взрыв?
И до боли, до боли близкий.
– А! Вот ты где, дорогая.
У входа в переулок, который я не заметила, появилась Агне, разительно прекрасная на фоне холода и темноты в безупречном платье и макияже. Она уперла затянутые в перчатки руки в бедра и сверкнула ехидной усмешкой.
– Ну разве ты не озорница, вот так удрать, когда должна выслеживать шпиона. Что же ты… тут… – Агне медленно начала замечать побоище, – …творишь.
Ее удивленный взгляд скользнул по открывшейся ей сцене. От меня, уставившейся на нее, с револьвером в руке, с окровавленным боком, к снегу, талому и усыпанному битым стеклом и пылающими обломками. И к Кропотливому