ты слышал рассказы – об ухмыляющемся, стреляющем магией револьвере скитальца-одиночки. Может, слышал, что пули, которые из него вылетают, заговоренные, колдовские, зачарованные. Может, слышал о том, что случается, когда скиталец-одиночка спускает его курок – небеса озаряет хохочущее пламя, расцветают очаги студеного льда, взрываются стены звука, в которых тонут крики тех, кого они сносят, словно людской мусор, всякий раз, когда Какофония стреляет.
Хорошие рассказы.
Но с реальностью и близко не сравнятся.
Патрон вылетел из дула и ударил в двери. Руина взорвалась мгновением спустя. Воздух подернулся рябью, вой ветра и треск сухой земли стихли на фоне ударной мощи, что громогласно ожила. Палантин захлестал по лицу. Руина раскурочила землю, разбила доски на щепки, взметнула ошметки дерева и камней, пробив в дверях дыру.
Рассказы, которые ты слышал, по большей части правдивы.
По большей части.
Было громко, но крики я все равно расслышала.
Стена звука рассеялась мгновением позже, оставив после себя звон в ушах и стук падающих обломков. Я подождала мгновение – вдруг хлынут бандиты с клинками наголо или посыплются арбалетные болты, – пока не убедилась, что никто там меня убить не сможет.
Я фыркнула, отщелкнула барабан Какофонии, выудила из сумки еще три патрона – Изморозь, Геенну и… Стальной Питон?
Помотала головой.
Никакого Стального Питона. То, что мы пытаемся друг друга прикончить, совсем не повод для отчаянных мер.
Я заменила его на Солнцесвет, вставила его в гнездо, захлопнула барабан, убрала Какофонию обратно в кобуру. С мечом в руке прошла сквозь рваную дыру в дверях и завесу поднятой пыли в особняк, а ныне крепость.
Там мне открылись руины древней роскоши: мягкие кресла, сломанные на растопку; столы, которые когда-то ломились от неприлично роскошных пиров, переиначили в баррикады; разномастные портреты разномастных имперских предков, порванные и приспособленные как постельное белье. По обе стороны непомерно огромной гостиной вздымались лестницы к нависающему надо мной балкону. Некогда, до того, как время и неизбежность взяли свое, сей особняк наверняка был весьма величественным.
И, знаешь, до того, как его усыпали тела.
Мальчонки и девчонки Кассы разметались по полу. Руина разбросала как их самих, так и их оружие и самодельные баррикады по всей гостиной. Одни лежали и стонали, и трясущимися конечностями тянулись к мечам и штык-ружьям. Иные лежали и орали, приземлившись на разбитые перила или доски; в их ногах или ребрах засели осколки деревяшек. Третьи же лежали молча, неподвижно.
Я уделила им ровно столько внимания, сколько понадобилось, чтобы вычислить наименее раненных.
Явилась-то не ради них.
Я нашла его, мужика постарше, седеющего, который упрямо полз, толкаясь одной, еще рабочей конечностью. Дрожащая рука тянулась к тяжелому арбалету неподалеку. Мужик заорал – мой меч, обрушившись, проткнул ему ладонь.
За такое меня бы замучила совесть.
Ну, знаешь, если бы он не тянулся за оружием, чтобы меня пристрелить.
Я