признав ее по кошмарной обморочно-зеленой окраске стен. В соседней с ней комнате горел свет. Врач-педиатр мыл и пеленал младенца. Вернее, их – младенцев – было двое, они лежали бок о бок. Я представился и изложил цель своих поисков: мне нужно доставить Люка матери. Обычно новорожденных различают по браслетикам с фамилией. И я сильно обеспокоился, не увидев таковых на ручках обоих младенцев. Но педиатр вполне уверенно, без малейших колебаний, указал мне, который из них наш. “Вы точно знаете?” – умоляюще спросил я, чувствуя, что сам никак не способен узнать Люка. По правде говоря, я и рассмотреть-то его толком не успел, когда он заливался плачем в тазике, во время первого купания. “Это наверняка ваш сын, и не сомневайтесь!”
– Вы сознаете, какие последствия может иметь эта ошибка? – воскликнул я, бросая взгляд на второго ребенка, казавшегося мне более привлекательным.
– Да не переживайте вы так. Ему, конечно, следовало надеть браслет, но сегодня мы приняли столько родов, что израсходовали все запасы. И с люльками та же история. Ни одной свободной во всем роддоме. Я при всем желании ничем не могу вам помочь. Сходите-ка на пятый этаж, в хирургию, – может, там найдется?
– А вы, я надеюсь, никуда отсюда не уйдете?
– Нет-нет, я вас дождусь, будьте спокойны.
Пятый этаж, освещенный все теми же мертвенно-тусклыми лампами, насквозь пропах хлоркой. Но и здесь, как в других местах, я не встретил ни одной живой души. Что касается люлек, я обнаружил их великое множество в одной из палат, однако все они были заняты младенцами, на вид куда более крепенькими, чем их недоношенные собратья, только с тугими повязками на ручках, ножках, головках или туловищах, свидетельствующими о различных патологиях, которые потребовали хирургического вмешательства. Зато теперь они как бы уравнялись в правах, и ничто уже не указывало на незначительность или неизлечимость их увечий. Дежурная сестра спросила, что мне здесь понадобилось: время посещений давным-давно истекло. “Люлька, мне нужна люлька”, – ответил я, изложив ей свои трудности молодого (очень молодого) отца семейства, которые, похоже, даже взволновали ее, несмотря на поздний час. Однако свободной люльки все равно не нашлось, все они были заняты. “Ну и ну, – подумал я, – видать, здесь одни рождаются, а другие – оперируют, как на конвейере”. Медсестра повела меня в соседнюю темную комнату, нечто вроде кладовой. Там она достала с полки картонную коробку, вывалила из нее содержимое – кажется, сухофрукты, – и застелила дно пеленками, соорудив из них нечто вроде матрасика. “Ну вот, держите, – сказала она, вручив мне коробку, – это, конечно, не царское ложе, но хотя бы на одну ночь решит вашу проблему”.
Я кубарем скатился по лестнице на второй этаж, где нашел своего педиатра, который так и не сдвинулся с места. Бросив смеющийся взгляд на мою “люльку”, он бережно уложил в нее Люка. Меня вновь пронзило ужасное подозрение: теперь мне почудилось, что этот ребенок выглядит лучше своего соседа. Но делать было нечего. Вот она жизнь,