чтения. Даже он, никогда не тянувшийся к дарам писательского ремесла и откровенно не восхищавшийся творениями признанных гениев словесности, находился под неизгладимым впечатлением от прочитанного и мог с непоколебимой уверенностью подтвердить, что Айзек действительно нашел клад, стоивший каждого потраченного на его поиски дня.
– Что бы ты ни делал вчера, продолжай до тех пор, пока не напишешь книгу до конца! Это потрясающе! Ты молодец, дружище! – воскликнул Феликс, но утих, видя, какую муку доставляет другу его громкий голос. – Как ты только пришел к этой идее? Как придумал, что встретился с Сибиллой Бладборн?
– А я не придумывал. Я встретился с ней. Вчера в кафе. Время плохо сказалось на ней, но не на внешней оболочке – подкачанная, изрисованная, следить за собой она умеет. Но в душе странноватая стала, неприступная, нелюдимая, любит темноту и уединение. Когда пьет, не видит берегов, в этом хоть не изменилась. В целом она абсолютно другой человек. Ты ведь помнишь ее, Феликс? На выпускном? Такая простая, открытая, кудрявые пышные волосы, юморная, прямо душа компании. Едва перевалив за середину жизни, она очутилась на противоположном полюсе своего характера. Кто знает, может, она уже давно такой стала?
– Ты серьезно встретил ее? – челюсть Феликса бесконтрольно отвисла. – Стоп! То есть ты хочешь сказать, что все написанное на этих страницах действительно произошло с тобой?! – пораженно выпалил он.
– Забыл? В моем стиле оборачивать жизнь в шуршащую обертку фантазии. Конечно, не все случилось со мной на самом деле, но часть событий – чистейшая правда, в том числе и встреча с Сибиллой. Удивительнейшая случайность, не правда ли? Как после такого не проникнуться фатализмом?
Айзек с усилием поднял свое тело с ложа и дотащил его до душевой кабинки. Совсем скоро друзья ужинали в ресторане неподалеку от отеля. Писатель прожорливо уминал испанскую паэлью. Феликс же, наоборот, не торопился притрагиваться к салату из манго. Когда с трапезой было покончено и Айзек выкурил сигарету, заместитель услышал всю историю целиком. Получив в распоряжение детали и сопоставив написанное с истиной, Феликс в очередной раз поразился, насколько умело друг маневрирует между реальностью и вымыслом, когда ставит себя в эпицентр событий. Феликс хорошо помнил, как одна за другой появлялись на свет страницы «Диалектики свободы», и тогда он наблюдал схожую картину творческого производства: люди из их общего окружения трансформировались и прятались в прослойках собирательных образов, культурная парадигма мира моделировала декорации и собирала многосоставную сцену, а идеи и мысли писали скрипт, дорабатывали характеры персонажей. Сейчас же фантазирование Айзека обрело более грубую, но весьма занимательную форму. Он отказался от привычной маскировки себя под шкурой придуманных героев и теперь собирался предстать перед читателем в своем непосредственном виде, обнажавшем его во всей откровенной наготе.
– Я хочу, чтобы ты взглянул на нее как-нибудь. Она