наши родственники, жившие в Белоруссии и на Украине, были уничтожены нацистами в концлагерях или гетто, или убиты на поле боя. Возможно, отец этой девочки нажимал на курок автомата, стреляя по беззащитным людям или отдавал приказы устраивать облавы с целью обнаружить еврейских детей, спрятанных добрыми людьми. Понимаешь ты или нет? Такое не прощают и не забывают. В ней течёт кровь её отца – фашиста. Это, во-первых, а во-вторых, если до Москвы дойдёт, что ты дружишь с немкой, нас не то, что из страны не выпустят, нас в тюрьме сгноят. Я прошу тебя, пока по-хорошему, прекрати всякую дружбу с этой девочкой, иначе мы вернёмся в Москву и там будем дожидаться разрешения на выезд.
– Я не смогу. Чем же тогда мы лучше тех же фашистов, если бросаем в беде? Ей и так не дают жить, дразнят, оскорбляют, угрожают убить.
Отец, ничего не ответив, молча, встал и вышел из комнаты сына. Что мог он сказать ему? Он – Семён Давидович Шнейдер, врач- хирург? Был на войне с первого её дня. Оперировал под бомбёжками, голодал, недосыпал. Работал по восемнадцать и больше часов в сутки. Лишь в конце войны был комиссован и отправлен в Москву. Он видел смерть в самых ужасных её проявлениях, и казалось, уже ничего не должен бояться. Но когда, вернувшись, через несколько лет был осужден по так называемому делу врачей – испугался, потому что был бессилен что-либо доказать. Конечно, он знал о репрессиях, готовился, но, когда пришли – испугался. Даже не за себя – за маленького Лёньку, за Софьюшку. И вот сейчас опять этот животный страх. Стыдно смотреть сыну в глаза, зная, что он прав. Семён Давидович прошёл в спальню. Софья уже лежала в постели и читала книгу.
– Сёмушка, ты где был?
Ничего не ответив, Семён Давидович молча, разделся и лёг в кровать. Жена убрала книгу, выключила торшер и пролезла под руку мужа. Он лежал на спине с открытыми глазами, одной рукой обнимал жену.
– Почему они нас так ненавидят, что плохого мы им сделали? – грустным голосом сказала Софья. – Ты знаешь, этот мальчишка, ну, который рыбу-то мне продал, так вот, он, уходя, меня жидовкой обозвал. И с такой ненавистью… За что?
Муж ничего ей не ответил, а лишь крепче прижал жену к себе…
Лёня пришёл в класс, но Марины там не было. Он прошёл и сел на своё место. Последние два года, они сидели за одной партой. Чуть больше девяти лет назад Леонид вместе с семьёй приехал в Курск. Он тогда учился в первом классе, вернее, только начал. Его отца, имеющего орден Красной Звезды, как врача-вредителя выслали в город Курск, – мама тогда плакала от радости, что не расстреляли.
После смерти Сталина, в пятьдесят третьем, дело врачей признали сфабрикованным и отца реабилитировали, но возвращаться в Москву родители Лёни не захотели.
Марина в Курске жила четырнадцать лет. Со смерти её защитницы Маргариты прошло две недели, и с тех пор жизнь Марины стала невыносимой. Ночевать в детдоме она боялась. На место Маргариты пришёл дед Тимофей. Он, конечно же, не гнал Марину, разрешал ночевать у него в каморке, но дед любил приложиться к рюмке, и частенько к нему наведывались его собутыльники. В такие дни Марина подолгу сидела возле