лицо милиционера перекосила злоба. – Детей героев фашистами обозвала! Да я тебя сгною в тюрьме! – и он в негодовании встал со стула. – Мало они тебя!..
В это время в палату вошёл Семён Давидович.
– Что за крики, товарищ милиционер? Вы почему нарушаете режим больницы? – и врач строго посмотрел на милиционера.
– На каком основании Никитиной предоставили отдельную палату? Она что, ваша знакомая?
– Ей была предоставлена отдельная палата по медицинским показаниям. Ещё вопросы есть? Если нет, то покиньте помещение. Больная должна принять процедуры. Очень жаль, товарищ милиционер, что во всём этом деле вас заинтересовала лишь отдельная палата, а не состояние больной.
– Чёрт знает, что творится в этой больнице! – и милиционер, хлопнув дверью, выскочил из палаты.
Марина тихонько плакала. Семён Давидович подошёл к девушке и присел на край постели.
– Не плачь, милая. Мы тебя вылечим, краше прежнего станешь, а что касается милиционера, так у него профессия такая – подозревать всех. Всё будет хорошо, – и Семён Давидович вышел из палаты.
Он шёл по коридору, и тревожные мысли не покидали его.
Что всё будет хорошо, так это вряд ли… Что тот служака представит всё в негативном свете, это не вызывало сомнения. Милицейский начальник сообщит в высшие инстанции – это тоже реальность. Машина фабрикации дела закрутилась, она будет лишь набирать обороты. И это тоже факт.
Такие нерадостные мысли тяжёлой ношей легли на плечи доктора, и весь он как-то согнулся, походка стала медленной, взгляд потух. Он боялся, но конечно же, не за себя – за сына, тот уже совершеннолетний. Как он перенесёт эти лживые обвинения, которые будут базироваться на человеческих пороках, таких как трусость, угодничество, желание выслужиться любой ценой? Как он перенесёт открытое проявление несправедливости и собственное бессилие что- либо изменить?.. Не сломается ли?
Марина уже как месяц лежала в больнице. А между тем, занятия в школе закончились и началась подготовка к экзаменам. Для Марины и Лёни они были выпускными, молодые люди заканчивали десятый класс.
Семён Давидович собирался к директору школы. Директрисой была Елена Аркадьевна – женщина пятидесяти лет, в прошлом фронтовичка, дошедшая до Берлина и имеющая множество наград. Семён Давидович хотел попросить у неё разрешение для Марины сдавать выпускные экзамены. Конечно, девушка пропустила много уроков, но к счастью, его сын Лёня учился в школе только на «отлично», и он помог Марине устранить пробелы в знаниях. Опираясь на всё это и надеясь, что Елена Аркадьевна помнит, как он однажды, можно сказать по кусочкам, собрал руку её дочери после неудачного падения с высоты. Он сделал девушке сложнейшую операцию, так хорошо, что лишь пара незаметных шрамчиков остались свидетелями произошедшего. Разумеется, доктор нисколько не кичился подобным успехом. Если говорить честно, то успехов у него было достаточно. Он просто вспомнил об этом случае, лишь собираясь в школу. Семён Давидович надел свой костюм с орденами, которых было у него тоже много. Жена, увидев на муже парадный костюм