Жене руку, и Павел вспомнил, как Женя рассказывал, что занимается в парашютной секции.
– Еле успели отмыть, – пожаловался летчик. – Вчера одна добрая душа рюкзак не закрепила, а в нем банки с компотом из слив. Как хряснуло! – он махнул рукой. – Жидкость пропала, конечно. А сливы мы съели.
– Со стеклом, Леонид Васильевич? – спросил Женя.
Леонид Васильевич усмехнулся и ответил:
– Не, мы же умные. Мы ягоды ели – а стекло выплевывали.
Его светлые глаза смеялись, а лицо хранило каменное выражение, и было непонятно, издевается он или говорит всерьез – а Павел подумал, что неплохо встретить Игоря, закрутившего роман с иностранкой, которая анатомически не отличалась от отечественных барышень, в престижном качестве – парашютистом. Пока ученые толпились в стороне, он познакомился с Леонидом Васильевичем, и тот с хитроватой ухмылкой дал понять, что может посодействовать. Совещание закончилось, толпа разбрелась, а Павел обратил внимание на другого участника планерки – мужчину лет сорока, с точеными чертами лица и с агатовыми глазами. Бросилось в глаза, как бережно тот, подойдя к самолету, погладил обшивку, словно собачий загривок.
– Кто это? – спросил Павел у Жени, краем глаза указывая на незнакомца. Тот скосил взгляд.
– Смежная организация. Биологи, кажется.
Несколько дней воодушевленный Павел, которому не давало покоя приморское видение, твердил себе, что он должен прыгнуть. Его уже разочаровала работа, которая упорно не давалась разуму; чтобы наскоро повторить Ялтинскую иллюзию полета, он был готов к альтернативным путям и так увлекся, что скоро, держа в спортивной сумке бутылку из неприкосновенных запасов мамы, Анны Георгиевны, которая отоваривала их водочные талоны, оказался на аэродроме, разыскал Леонида Васильевича и был представлен тренеру Николаичу. Гостя пригласили в каморку, и Николаич забренчал железом, разыскивая под грудой лома посуду. Потом вытащил охотничий нож, одним ударом пробил донышко консервной банки и ювелирно, не оставляя зазубрин, открыл тушенку.
– Ты не из общаги? – приговаривал он, принюхиваясь. – Мы, когда жили в общаге – играли в танковые бои. Танком был спичечный коробок, который приклеивался к четырем тараканам. Можно было воздушные бои устроить – но тараканы не летают…
Павел кивал, кусая вставленный ему в руку бутерброд. Его сморило спиртное, и он очнулся, когда Николаич ткнул его в плечо.
– Подъем… пора в небо.
Явились спеленатые мумии товарищей по несчастью. Группу затолкали в салон и рассадили на жесткие сидения; взвыл с противным рокотом мотор, и земля в один момент ушла вниз. Звук двигателя бил по нервам; ударила сирена, косолапые товарищи один за другим исчезали в пустоте, и Павел в помраченном тоской осознании, как он бестолково жил все годы, понял, что обречен – в этот момент сокрушительный удар в копчик выбросил его наружу. Свет опалил