другой нашей встрече, – от вас зависит приблизить момент апофеоза и славы отчизны. В обществе появились отрадные признаки приближающегося оздоровления после ужасов 1905 года. Русское общество прониклось духом патриотизма. Придет время – и обессиленный, состарившийся запад склонится перед молодым востоком, где на развалинах древней Скифии и на всем необъятном пространстве между четырьмя океанами раскинется Великая Славия, объединенное славянское государство юга и севера, востока и запада. А что мы сделали за последнее пятилетие? Прилагали ли все свои усилия к тому рычагу, которому суждено повернуть историю народов?».
Мы слушали его, смотрели в окно на плывущие по Неве баржи с дровами, на телеги с сельдяными бочками на набережной и плохо понимали, о каком рычаге говорит редактор журнала «Кадетский досуг».
Кадетские увлечения
У Колпинского было типическое увлечение кадет старшего возраста: идея переустройства несовершенного мира. У нас, кадет младшего возраста, были увлечения иного свойства. То мы увлекаемся марками и превращаемся в больших знатоков этих кусочков бумаги: обмениваем, продаем, покупаем – однако через пару месяцев альбомы с марками заброшены. То мы становимся практикующими спиритуалистами: крутим в спальне по ночам тарелку, вызывая голоса «оттуда» – голоса дерзят и говорят неумные вещи; занятия оккультизмом быстро надоедают.
Приходит черед варшавского эсперанто: мы в восторге от того, что эсперантскую грамматику можно изучить в течение какого-нибудь часа, в отличие от французской, на освоение которой необходимы год или два. В час не укладываемся, в два часа тоже, и даже в три дня – разочаровываемся в докторе Заменгофе; купленный за 40 копеек заменгофский Universala vortaro исчезает из поля зрения, равно как и альбомы марок.
Затем наша избранница фотография. Фотографов в Петербурге в то время целые взводы, стреляют изо всех закоулков. Всеобщее поветрие! И в нашей квартире устроена темная комната, папой куплена фотографическая камера, мною испорчены несколько дюжин пластинок…
Забросив вскоре фотографию, мы с кадетом Гавриловым отправляемся с мольбертами на пленэр на Николаевскую набережную: теперь мы рисовальщики. На набережной весна; весна пробуждает дремавшие чувства – ого, мы позабыли, что на самом деле влюблены в море и мечтаем поступить в Морской корпус! Теперь мы говорим только о минах, броненосцах и паровых котлах.
В начале следующего учебного года, в августе 1911-го, мы англоманы: пленены английским футболом. На Николаевскую набережную прибывает корабль под шведским флагом, на верхней палубе стоят поджарые, с бритыми лицами спортсмены: британская сборная по футболу. Мы восхищены мускулистыми, загорелыми англичанами. И теперь мы даже больше англичане, чем сами англичане. В речи у нас исключительно all right; при том особый шик сказать «всё all right».
Английский футбол-клуб снимает для своих игр просторный плац нашего корпуса. Мы, кадеты, первыми из учащейся молодежи Петербурга видим, что за зверь такой футбол. Играет у нас английская колония, играют шотландцы, потом немцы. Мы смотрим, нам страшно нравится и мы учимся. Подносим футболистам мячи. А не хватает у иностранцев игроков на тренировках – те берут нас, кадет. Футбол в корпусе