пища для размышлений, чем мы и занялись, с удивлением вытаращившись на чудаковатого графа.
– Хлеб у нас ломают руками, вино пьют из кружек, – объяснил он, – есть ли у вас вопросы, пожелания?
– А почему обязательно кушать против часовой стрелки? – полюбопытствовал Дэвид.
– И когда отремонтируют машину? – уточнил практичный Чак.
– Кто изображен на фотографиях? Ваш отец и дед? – неожиданно для самого себя спросил я.
По непроницаемому до этого лицу Виктора пробежала легкая волна недовольства, но тут же скрылась под буклями парика. Возможно, мой вопрос всколыхнул какие-то неприятные воспоминания.
– Кушаем мы против часовой стрелки, чтобы оставаться в гармонии с нашей матушкой-землей, которая, если вы не забыли, вращается против часовой стрелки. Как только ваш автомобиль отремонтируют, то вас сразу информируют. На фотографиях присутствуют мой дед, отец и ваш покорный слуга, – ответствовал граф. – Вы не отвлекайтесь на суету и кушайте на здоровье, месье. Похлебка и каша – пища наша.
Хозяин оглядел фотографии, словно проверял, не пропала ли со стены какая-нибудь семейная реликвия, и вышел.
– Граф ненормальный! – поставил диагноз Вэл. – Нам надо побыстрее валить отсюда, тут явно какая-то секта базируется. Одно слово – паноптикум.
Чак открыл горшок с первым блюдом, и по горнице распространился приятный запах. Мы с аппетитом по очереди заработали ложками против часовой стрелки. Суп оказался капустным и наваристым с большими кусками мяса.
– Послушайте, я понимаю, что всё это чушь! Я имею в виду чувство локтя и вращение Земли, но так действительно вкуснее, – облизывая ложку, сказал Вэл. – Но у меня к вам вопрос на засыпку, какая собака узнает, что мы соблюдаем их идиотские правила? Ну-ка сейчас проверим, – с этими словами он зачерпнул ложкой похлебку вне очереди.
Собака действительно осталась в неведении, но непонятно, как узнала очаровательная Генриетта, спустя несколько мгновений залихватски въехавшая на каре в столовую. Официантка лихо тормознула и, подскочив к Вэлу, вытащила деревянную ложку из кармана передника и въехала ею непослушному едоку точно по лбу. Затем она осклабилась, то бишь улыбнулась, сделала изящный книксен и укатила на каре. Все в изумлении сидели с открытыми ртами, забыв о необходимости жевать, и смотрели на Вэла, ошалевшего от воспитательных методов шимпанзе. Глядя на потиравшего красный лоб друга, мы закатились в припадочном хохоте, настолько нелепо и смешно выглядело всё произошедшее.
– Стерва, скотина, животное, тварь, хулиганка, официантка сумасшедшая! Придушу! Я в суд подам на этот паноптикум! – вопил возмущенный Вэл. – Налицо посягательство на жизнь и здоровье человека!
– Не налицо, а на лице, – сказал Дэвид, указывая на его покрасневший лоб, и мы схватились за животы из-за второй волны смеха.
Как только все успокоились, Чак сказал:
– Ладно,