пирожок. Экая радость, экое счастье. По рукам тек жир, по всем внутренностям распространялось живое тепло кушанья.
– Не стыдно тебе? – говорили эти люди.– Сын такого великого отца!
Ему надоело слушать их занудливые речи. Он взял да и закинул их ослов на крышу здания.
«Ну дает парень! Мы будем жаловаться твоему отцу!» – заявили придирчивые прохожие.
– Да жалуйтесь, сколько хотите, – отвечал парень на сленге.
…Делегация выбрала подходящий момент, чтобы предстать перед великим рабби Шимоном.
– Твой сын… – начали они.
РАШБИ понял сразу, что им от него нужно: чтобы он осудил своего сына и занялся его воспитанием… Он, чье имя впоследствии будет упомянуто в каждом, каждом трактате Талмуда на века, получает упреки от случайных прохожих.
Сказать, что ему было больно – это значит не сказать ничего. Его сына не приняли в академию рабби Иегуды а-Насси, князя Израиля. Его сын на своей бар-мицве даже не понял речей, обращенных к нему мудрецами! Они благословляли его сумасшедшими, величайшего уровня благословениями, а он плакал, считая, что они его проклинают.
«Элазар еще не созрел, не раскрылся. Выглядит увальнем. Не смотрите на это! Видели бы вы, какую великую, огромную душу привлек я в наш мир в его лице!» – думал рабби Шимон.
– Так что вы имеете против моего сына? – строго произнес он, сворачивая свиток, которым был занят.
– Он… – затрепетали жалобщики под его взглядом, начиная заикаться, – он…
– Вознес наших ослов…
– Куда он вознес ваших ослов? – презрительно перебил рабби Шимон.
– Уважаемый рабби Шимон, он поставил наших ослов на крышу сарая, и они жалобно орут.
– Кто?
– Ослы наши.
Он неспроста сказал – Кто? – он хотел, чтобы сами эти люди поняли, что подобны ослам в своем упрямом желании осудить.
– Попросите у него прощения, и он снимет ваших ослов и поставит на землю.
– Прощения? За что?
– Но ведь вы говорили с ним? Вы делали ему замечания?
– Рабби, он ест так много пирожков… Это не приличествует сыну столь великого ученого, как вы.
РАШБИ вновь посмотрел на испуганных евреев.
– Он ваш хлеб, что ли, съел?
– Нет, нет, мы не имели в виду это.
– Он съел изделия рук своей матери, он съел хлеб в доме отца своего, и при чем тут вы все? Почему ваши глаза ищут в моем сыне изъяны?
Они молчали.
– Идите же и извинитесь перед Элазаром.
Покорно и без возражений вся группа направилась обратно на кухню, где в окошке вился сладкий дым от печи, шел дух печной от всякой вкуснотищи.
– Прости нас, Элазар. Сними, пожалуйста, наших ослов с крыши.
Парень пожал плечами и, не вдаваясь в детали, встал и пошел снимать ослов. Перепуганные не меньше людей, ослы упирались, и снять их оказалось труднее, чем туда закинуть. Но он справился.
Отец