могла не подозревать о своем положении, – усмехнувшись, пояснила я.
– Ну, я не знаю, не знаю! – досадливо отмахнулась Наталья Борисовна. – Я была слишком шокирована смертью дочери, чтобы интересоваться подобными вещами. Меня в тот момент охватило просто…
– А раньше ваша дочь не беременела? – быстро перебила я ее, опасаясь очередного «невиданой силы шквала».
– Простите, вы задаете такие вопросы, – завертела Наталья Борисовна в воздухе кистями. – Даже я не спрашивала о подобном Дину. Наверное, нет. Она бы сказала.
Собственно, свой вопрос я задала, чтобы попытаться определить, как бы отнеслась Дина Черемисина к такому событию в своей жизни, но уже и так ясно, что ответ на него придется искать где-то в другом месте.
– Ну что ж, – вздохнула я. – Тогда давайте поговорим вот о чем… Скажите, ваша дочь могла покончить с собой? И если да, то по какой причине? Вы же наверняка задумывались, почему в ее организме обнаружен яд?
– Я думаю, она просто ошиблась, перепутала лекарство, – тут же сказала Наталья Борисовна. – Знаете, у меня у самой так бывает. Меня часто мучают чудовищные мигрени, и мне приходится пить анальгетики просто килограммами, это ужасно! Немудрено, что можешь ошибиться. Представляете, однажды я случайно разжевала нафталин! Слава богу, вовремя спохватилась и выплюнула.
– Но ведь препарат, которым Дина отравилась, – средство, которым пользуются безнадежные астматики! – заметила я. – И такой препарат каким-то образом появился в доме вашей дочери, а ведь она не болела астмой. Спрашивается, как, для чего и кто приобрел лекарство? Ваша дочь? Или его кто-то ей дал? Опять же зачем?
Я в упор смотрела на Наталью Борисовну, пытаясь всеми силами заставить ее сосредоточиться по максимуму и отнестись к гибели дочери серьезно, без ложной патетики. Но она смотрела на меня, хлопая широко распахнутыми глазами, которые поначалу показались мне симпатичными, а теперь выглядели откровенно глупыми.
– Иными словами, – вмешался тут Николай Денисович, – вы хотите спросить, не желал ли кто-то убить Дину?
– Именно, – кивнув, подтвердила я и обрадовалась, что отец Дины хоть как-то подключился к разговору. Может быть, теперь будет меньше уходов не в ту сторону и не относящихся к делу воспоминаний.
– На этот вопрос сложно ответить, – покачал головой Черемисин. – И, наверное, в конечном счете это должны сделать вы, не так ли?
– Разумеется, – усмехнулась я. – Я просто хотела, чтобы вы мне помогли. Невозможно проводить расследование, не обладая правдивой информацией.
– Согласен, – потер лоб Николай Денисович. – Но дело в том, что нам самим сложно сказать по данному поводу что-либо определенное. Кому, в сущности, Дина могла мешать? И чем? Ну, работала в своем театре, жила одна спокойно… Кто мог пожелать ее устранить?
– А кстати, о ее работе. В театре зарплаты не бог весть какие даже у ведущих артистов, не говоря уже о билетерах. Как ваша дочь воспринимала это? Почему она работала там? Может быть, она к вам обращалась за деньгами?
– Она просила у