удача» и успевает хотя бы разузнать, что тут за Нежданная Неудача свалилась.
А тут вот что: графитный цилиндр дюймов шесть в длину и в диаметре два, редкие чешуйки армейской зеленой краски уцелели, прочее обуглилось. Только этот обломок и пережил взрыв. По-видимому, так и было задумано. Внутрь, похоже, напиханы бумаги. Старшина руку обжег, когда его подбирал, и все слыхали, как он заверещал Ай, блядь, рассмешив солдатню, у которой жалованье поменьше. Все поджидали капитана Апереткина из Д. О. О. (уж это вздорное мудачье никогда не спешит), и вот он как раз и появляется. Ленитроп видит мельком – обветренное лицо, здоровый засранец. Апереткин забирает цилиндр, уезжает, и на этом все.
В каковом случае, мыслит Ленитроп, АХТУНГ может эдак утомленно послать пятидесятимиллионный межведомственный запрос в это самое Д. О. О., поинтересоваться каким-нибудь отчетом о содержимом цилиндра и, как обычно, на запрос будет положено с прибором. Это ничего, Ленитроп не в обиде. Д. О. О. кладет на всех, и все кладут на АХТУНГ. Да и-и какая вообще разница? На ближайшее время это его последняя ракета. Будем надеяться, навсегда.
С утра в корзине «Входящие» обнаружились приказы: командировка в какой-то госпиталь в Ист-Энде. Ни слова пояснений, кроме машинописной копии меморандума в АХТУНГ, требующей его назначения «в рамках программы тестирования Д. П. П.». Тестирования? Д. П. П. – Директорат Политической Пропаганды, Ленитроп проверил. Сомнений нет – очередная Миннесотская Многопрофильная галиматья. Но хоть отвлечется от охоты за ракетами, она слегка уже приедается.
Когда-то Ленитроп болел за дело. Без шуток. Ну то есть, сейчас ему так кажется. Много всего, что было до 1944-го, теперь расплывается. Из первого Блица он помнит лишь долгое везенье. Чем бы люфтваффе ни швырялось, рядом с Ленитропом ничего не падало. Но летом они перешли на эти свои «жужелицы». Идешь себе по улице или в постели уже почти закемаришь, и вдруг пердеж над крышами – если продолжается, нарастает до предела, а потом минует – ну и ладно, не моя, стало быть, забота… но если затыкается двигатель – берегись, Джексон: снаряд в нырок, топливо плещется в корме, подальше от форсунок, и у тебя 10 секунд, чтоб куда-нибудь заползти. Ну, вообще-то не ужасно. Со временем приспосабливаешься – уже ставишь по чуть-чуть, шиллинг-два, держишь пари с Галопом Муссором-Маффиком за соседним столом, где́ следующая перделка грохнет…
Но потом в сентябре прилетели ракеты. Ракеты пиздоклятые. Вот к этим ебучкам не приспособишься. Без шансов. Впервые он с изумлением понял, что боится. Начал больше пить, меньше спать, курить беспрерывно, как-то чуя, что его разводят как сосунка. Господи, нельзя же и дальше вот так…
– Я гляжу, Ленитроп, у тебя уже одна во рту…
– Нервное. – Ленитроп все равно прикуривает.
– Ну не мою же, – умоляет Галоп.
– Две разом, видал? – наставляя их вниз, точно клыки из комиксов.
Лейтенанты таращатся друг на друга сквозь подпитые тени, а день углубляется